Рассел заметил, как я ласково поглаживаю подлокотники шезлонга.

— Мы собирались купить мебель для веранды, перед тем как деньги кончились.

Я промолчал, и он осторожно продолжил:

— А если честно, скажите: вам нравится ваш дом?

— Я об этом особо не думал, Рассел. Пожалуй, да, он мне нравится. Нам тут неплохо жилось с тех пор, как мы его построили.

Будь с нами Лили, она бы пояснила, что я, как большинство мужчин, не склонен замечать окружающую обстановку. Но я действительно доволен тем, что мы построили дом, где много окон, вдоволь света. И рад, что мы построили его достаточно далеко от университета и меня не могут выдергивать на работу всякий раз, как кто-то забудет погасить на кафедре свет.

— Я спрашиваю потому, — продолжал Рассел, — что я мало что так ненавидел в своей жизни.

— Тебе противен мой дом, Рассел?

Зять уставился на меня в темноте.

— Мой дом, — уточнил он.

— Они идентичны, — напомнил я. — Похоже, ты оскорбил мой дом.

Расселу хватило ума не отвечать на подковырку.

— Я ненавижу сам дом, — перешел он к подробностям, — ненавижу мебель. Ненавижу даже все то, что мы собирались купить, если бы не кончились деньги.

— Дальше ты скажешь, что ненавидишь мою дочь.

Я ожидал поспешного возражения — и не дождался.

— Вот чего я не понимаю, — произнес Рассел.

Слова он выбирал аккуратно — тем лучше для него. Он знал, что я к нему хорошо отношусь, но не знал, как далеко простирается это доброе отношение. Хотел бы использовать мою благосклонность как козырь в своей игре, но боялся, что не выйдет. Или же дело было попросту в том, что приходилось говорить тяжелые вещи.

— Вы и Лили не… не склонны к стяжательству, — произнес он наконец.

И вновь я не знал, что ответить. Комплимент граничил с оскорблением, и Рассел это понимал. Как двум не склонным к стяжательству родителям удалось вырастить такую жадную приобретательницу — вот что он хотел бы выяснить. Он вроде бы даже надеялся, что я ему объясню. А я бы хотел объяснить, что, на мой взгляд, в глубине души Джули не так уж склонна к стяжательству. Она лишь несчастна, сбита с толку, никак не поймет, как «быть кем-то» в этом мире. И поскольку не знает, чего желать, хочет всего подряд. Во всяком случае, к такому выводу я пришел. Возможно, это излишне великодушная родительская теория. Ведь если применять это извинение беспристрастно, оно подойдет к приобретательству в целом, а не только к моей дочери. Разве кто-то чувствует себя в этом мире как дома? Разве знает, чего следует желать? Нет, говорю я себе, многие люди вполне — многие люди точно знают, чего хотят. Но не могу поверить, что Джули принадлежит к их числу. Не могу поверить, чтобы душу моей дочери можно было так задешево купить.