— Мы подождем главного инспектора, — сказал Мохан. — А убраться лучше вам.

— Зачем вы создаете нам проблемы, сет? Наши обычаи и традиции существуют не просто так. Почему вы их не уважаете?

Лицо Мохана потемнело.

— Слушай, — сказал он, — давай договоримся. Я дождусь инспектора. А когда он приедет, скажу ему, что ошибся. Что девушка сама себя подожгла. Но ты и твои друзья к тому времени уберетесь отсюда.

— А зачем инспектору вам верить?

Мохан откинул голову назад — Смита никогда еще не видела у него этой начальственной позы.

— А он не должен мне верить. Он друг моего отца. Мы вращаемся в одних кругах. Он сделает, что я захочу.

Говинд скривился в горькой усмешке.

— У вас, богатых и могущественных, свои дела.

— Вот именно. Подкупить полицейского или подкупить судью — в чем разница?

Говинд нерешительно смотрел на них.

— Почему я должен вам верить? — наконец сказал он.

— Почему? Потому что у тебя нет выбора. Потому что такой, как я, может раздавить сотни таких, как ты. Ты и сам это сказал. И потому что теперь, когда твоя несчастная сестра мертва, твоя жалкая судьба меня больше не интересует.

Говинд поморщился, но не двинулся с места. Смита смотрела на него, дрожа от страха. Шли секунды. Смита видела, что Мохан в ярости, но не знала, притворная это ярость или настоящая.

— Я уйду, — наконец сказал Говинд, — но при одном условии. — Он взглянул на Смиту. — Ваша жена оскорбила меня при моих людях. Она должна извиниться.

— Саала, убирайся, пока не приехала полиция, — рявкнул Мохан. — В тюрьме твоя честь не будет стоить и пяти монет.

— Вы не понимаете, сет. Я никогда не смогу поднять голову и взглянуть в глаза соседям, если ваша жена не извинится передо мной при всех. Я скорее сгнию в тюрьме, чем буду терпеть такое оскорбление.