Правда, у Ибойки этот инстинкт был притуплен. И от подруг-девушек, и от знакомых молодых женщин она усвоила, что нельзя в первый же год замужества рожать ребенка, ведь тогда счастью конец! Иногда она пыталась намекнуть и Йожи, что хорошо было бы еще немного «пожить в свое удовольствие», прежде чем появится ребенок. Но Йожи оставался глух к этим намекам, он не мог себе представить, что сердце Ибойки не билось такой же ликующей радостью, как у него, при одной лишь мысли: «У нас будет ребенок!» Йожи, с его мужским эгоизмом, пока еще не приходило в голову, что рождение ребенка связано со страданиями и опасностью для жизни, ибо не только умом, но и всем своим существом он впитал истину, что таков удел всех женщин: ведь и его родила женщина, и Ибойку — тоже.

Ибойка же, видя, какой нежной заботой и преклонением окружает ее Йожи с тех пор, как они узнали эту тайну, уже не осмеливалась и заговаривать о таком, как принято считать, разумном и обыденном принципе, что им еще рано иметь ребенка, сперва надо обставить квартиру, ведь у них ничего еще нет.

Не могла Ибойка пожаловаться мужу и на то, что боится родовых болей, а еще больше — грязных пеленок и прочих хлопот, связанных с уходом за новорожденным, — ведь ей никогда не приходилось обстирывать младшего брата или сестренку! Да она и сама серьезно не задумывалась еще над этим, и страхи ее носили пока характер лишь томительных, тревожных предчувствий.

Сказать об этом Йожи напрямик она не могла. Он просто не понял бы ее. Йожи человек неискушенный, не из тех мужчин, которые с легкомысленным цинизмом отказываются от радостей отцовства, полностью удовлетворяясь радостями мужа. Нет, для Йожи без детей и жизнь не жизнь, а потому Ибойка чувствовала, что уж лучше молчать. Все равно ведь невозможно было противиться той неукротимой силе любви, которая исходила от Йожи.

Так, в тревогах и тягостных размышлениях, незаметно миновал тот срок, после которого помочь уже ничем нельзя. Начались обычные женские недомогания, тошнота, привередливость, жажда все новых блюд и другие признаки, и Йожи, не помня себя от радости, немедленно снял Ибойку с работы в магазине. Он решительно заявил, что после родов не позволит ей вернуться к прилавку. Так ценой рождения первого ребенка Ибойка освобождалась от службы и могла стать настоящей хозяйкой дома. Это примирило ее с участью стать матерью, правда, теперь неотвратимой, и она успокоилась. Теперь все свои тревоги и страхи она изливала в форме обычных для женщин в таком положении капризов, иногда милых, иногда нестерпимых, но Йожи переносил их с величайшей выдержкой, на какую только способен человек.