В деревне парни и девушки тоже, бывало, целовались — вечером у калитки, за околицей в лесочке, на танцах и свадьбах, — и целовались ничуть не меньше, но всегда в темноте. Правда, на долю Йожи этих поцелуев досталось немного. Настоящий вкус к любовным забавам приобретается в годы юности, а Йожи в этом возрасте был учеником кузнеца, всегда в саже и копоти, потом — молодым подручным, — в вечерние часы, в самое золотое для любви время, стучал молотом по наковальне господина Синчака. И ему уж никогда не наверстать упущенного в ту пору — теперь он для этого чересчур степенный человек. А Ибойке ничего не стоило прямо на улице или на прогулке за городом на глазах у всех обнять его за шею и поцеловать — и не просто чмокнуть разок мимоходом, как при встрече или при вспышке нежности, а долгим, жадным поцелуем любовницы.

В первые месяцы их любви Йожи — хотя ему всякий раз бывало немного стыдно — отвечал ей тем же, правда, менее пылко; но позже, когда уже «омедведился», он начал легонько отстраняться от этих нежностей, оставляя их без ответа. Став же известным стахановцем, он тем более должен был думать, как бы не попасть в глупое или смешное положение. Как знать, кто на тебя смотрит в эту минуту? Ведь для трудового человека, и крестьянина и рабочего, всегда смешон мужчина, который, проживя несколько лет с женой, все еще не может от нее «отлипнуть» и лижется, как мальчишка.

Но до сих пор выходило, что не он отучал Ибойку от этих, по его мнению, неприличных привычек, а Ибойка старалась привить ему свои замашки.

Йожи никогда не страдал пошлой базарной развязностью, но если, возвращаясь с прогулки из лесу, им с Ибойкой приходилось долго дожидаться автобуса или трамвая в общей очереди, если пиво в ресторанчике оказывалось теплым или со стороны гор Яношхедь и Сеченихедь наползали грозовые тучи, — ему казалось вполне естественным сказать случайному соседу, пусть даже незнакомому: «Эх, если трамвай не подоспеет, промокнем до нитки», или: «Ну, от этого пива горло не заболит», или еще что-нибудь в этом роде. Нередко сосед откликался и охотно отвечал, но попадались и такие субъекты — обычно из холодных, надутых, бывших «благородных господ» или, что еще хуже, из тех, что корчат из себя господ, — которые молча меряли Йожи взглядом, словно говоря: «Это что еще за фамильярность? Где это мы вместе свиней пасли?»

В таких случаях Ибойка шепотом поучала мужа:

— Не заговаривай с посторонними.

— Почему же?

— Неприлично.

— Неприлично, неприлично… И что это за барская дурь? Ведь не откушу же я ему нос.