Через четверть часа явился врач, доктор Феньвеш, Открывая ему дверь, Йожи весь дрожал от кипевшей в нем ненависти, но, пока доктор занимался Ибойкой, он не проронил ни слова. Взяв на руки дочку, ушел с ней на кухню и стал подогревать для нее молоко. Ему нужно было отвлечься, чем-то себя занять. В отчаянии и ярости ему хотелось кричать, вопить, бить и крушить все вокруг.

К счастью, беда была не так велика, как это казалось Йожи и Ибойке. Доктор Феньвеш был стреляный воробей, мастер своего «дела» и прекрасно знал, что предпринять. Через несколько недель Ибойка поднялась на ноги, правда, сильно побледневшая и похудевшая, — потеряла много крови.

А Йожи так и горел от стыда, когда кто-нибудь из знакомых спрашивал: «А где ваша красавица жена? Что-то давно ее не видно!» Трудно было лгать, говорить, что она больна. Ведь Ибойка не из тех женщин, которые часто хворают. Сказать, что у нее воспаление легких или язва желудка, — все равно не поверят. Только посмеются за спиной: «Э-э, видно, молодой женщине надоело пеленки стирать или, может, бережет фигуру?» Разве может кому-либо прийти в голову, что им не на что содержать второго ребенка!

Однако своего гнева и досады на Ибойку Йожи еще долгое время не мог излить. Врач, опытный истребитель жизней, отлично понимал душевное состояние таких вот «первобытных» мужей, как Йожи, и сдерживал их ярость, говоря, что они должны щадить своих жен, так как всякая ссора, волнение или даже упрек могут стоить им жизни.

Что именно налгала Ибойка врачу, то ли, что у нее нет мужа, или что ее Йожи такой безобидный добряк, которого нечего опасаться, — Йожи так никогда и не узнал. И врач и Ибойка — разумеется, по его наущению заявили Йожи, что все было сделано только ради спасения жизни Ибойки: она, мол, упала на лестнице, и несчастье произошло раньше, чем появился врач. Это, конечно, ложь, всякому ясно, даже Йожи. Он, правда, смолчал, не сказал ни одного обидного слова, но если молчание может что-то выражать, то она сама должна была почувствовать, какая безмерная горечь, гнев и обида легли на сердце ее мужа.

Ведь Ибойка еще не знала, не знал и сам Йожи, но чувствовал уже, что вместе с неродившимся ребенком погибло и еще что-то.

Однако врачу Йожи кое-что высказал на прощанье.

— Запомните, господни доктор, — мрачно проговорил он в передней. — Если моя жена останется калекой и будет болеть всю жизнь, как это случается с другими женщинами, сам господь бог не спасет вас, сударь, вот от этих рук. И зарубите себе на носу — если вы еще когда-нибудь до нее дотронетесь, я передам вас в руки правосудия. И не куда-нибудь, а в рабочий трибунал. А то ведь господа судьи своего брата, уж конечно, не выдадут.