Разговор с Ибойкой он откладывал с недели на неделю и только терзал себя. Почему она это сделала? Почему? Неужели ей не хотелось, чтобы у них был сынишка? Или им нечего есть? Неправда, его заработка хватило бы на полдюжины детей! Боялась родов? Неправда, ведь у нее даже первые роды прошли благополучно. Здорова, как лошадь, даже не заметно, что родила.

Значит, жалеет фигуру, жалеет свою красоту? Неужели она думает, что если у нее больше не будет детей, то время остановится? Глупо! Время накладывает морщины на лица и тех женщин, которые никогда не кормили грудью, никогда не тревожились за своего ребенка. Вот мать моя — она хоть и старуха и лицо у нее все в морщинах, а ведь как дорога мне и всем своим детям и внукам! Или, может, Ибойка хочет быть красивой еще для кого-нибудь, кроме меня? Но для кого? Для всех? Кого она хочет еще пленить? В городе полно юных, красивых девушек, станут ли молодые мужчины обращать внимание на женщину, уже имевшую ребенка?

Но ведь все ее старания сохранить фигуру тоже напрасны! Если талия не округляется в ожидании ребенка, то заплывает жиром, как это бывает у нерожавших женщин. Ведь бесплодные женщины либо высыхают, как кукурузный стебель, от недостатка здоровья, либо расплываются, словно квашня, от его избытка. Неужели Ибойка так глупа, что даже этого не знает? Глупа, глупа! Но я сам в этом виноват. Ведь я ни разу с ней не поговорил, не объяснил, все чего-то стеснялся…

Йожи своим простым мужским умом не мог найти выхода. Когда он уставал от этих мыслей, его начинали мучить другие: ведь это, по существу говоря, убийство, — что же скажет об этом партия? И хотя он не знал ни взглядов церкви, ни точки зрения науки на этот счет, Йожи не мог подавить в себе смутного ощущения, что это все-таки что-то вроде убийства. Ведь то маленькое существо могло и должно было стать человеком, настоящим, большим человеком, но не станет им никогда. Пусть ему твердит врач, Ибойка, кто угодно, что вместо него родится другой. Но ведь это уже другой, не тот безыменный крошка! Никто не может родиться за другого, а только сам за себя. Боже мой! Ведь это была маленькая живая душа, и вот ее убили. Кто бы это мог быть — мальчик или девочка?

И перед мысленным взором Йожи вставала маленькая детская головка, похожая на головки славных малышей, которых он столько раз встречал на сельской улице и здесь, в городе.

А Ибойка не знала, даже женское чутье не подсказало ей, что душе Йожи и его любви нанесена рана гораздо более глубокая и болезненная, чем все, что перенесла она.