Живя в селе, он не чувствовал родины, так как был «дома» и не представлял себе, что значит оказаться бездомным и одиноким. Да и вся его жизнь, нелегкая жизнь молодого рабочего парня, была все же полна надежд: мечталось о мастерской, о любви, жене, детях. Никто не учил его и тому, что о родине, матери и любимой девушке непристойно говорить громкие фразы или шутить над ними; впрочем, этому и не надо учить человека, которого мать-природа наделила разумом и достоинством. А Йожи таким и приехал в город.

Правда, выразить это новое словами он еще не сумел бы — оно таилось пока на дне его души. Но сейчас, ему показалось, будто распахнулись перед ним какие-то волшебные ворота. Внимательно слушает он, как играет Роза Бенчик на своей обыкновенной маленькой скрипке одну за другой лучшие венгерские песни — песни народа, творения Балинта Балаши[29], «песни цветов». Их сменяет марш Ракоци, «Ты добрый молодец, друг Тюкоди», «Осенней первой росой», солдатские песни Золтана Кодаи[30], а потом «По ту сторону Тисы». А как хороши абоньские танцы из оперы «Янош Хари», карадские напевы, танцы села Каллаи и чудесные трансильванские песни: «Ушел я с прекрасной родины», «В дальний путь», «Весенний ветер брызжет влагой» и, наконец, коротенькие детские песенки, — слушал их Йожи, и ему казалось, будто снова в родных полях играет он с девочками под мелодию «Купается утенок». И Йожи по-новому начинал чувствовать и понимать, что такое родина, Венгрия. Когда раньше, еще в селе, кто-то заводил разговор о родине, это значило, что сейчас он будет лгать, выманивать у крестьянина его денежки. Но сейчас музыка открывала Йожи истинный смысл этого слова.

Под смычком Розы Бенчик музыка становилась словно прозрачной, Йожи понимал каждую ноту, и каждый звук что-то говорил сердцу. Роза не приукрашивала мелодию, как многие скрипачи-цыгане, не манерничала, играя и струной и смычком, но из-под ее пальцев возникали самые чистые звуки человеческой души.

А у Йожи комок подкатывал к горлу. Оплакивал он в душе свою несчастную семейную жизнь, украдкой вытирал навернувшиеся на глаза слезы. Нет, он не может быть глух и слеп к истинной жизни своего народа, пусть даже слух у него не совсем еще чист!

Дети все еще играли в углу комнаты. При взгляде на Эвику сердце Йожи переполнилось печалью.

Здесь, в обществе Бенчиков, перед ним словно раскрылся мир подлинной культуры, высшей жизни разума и духа.

Йожи и прежде догадывался, что этот мир существует, но он был скрыт от него туманом неведения. Глядя на инженера, он еще понимал, что тот знает больше его; пристрастившись к чтению, он начинал понимать и что такое писатель, но на остальных работников умственного труда и искусства он смотрел хотя и с уважением, но в то же время с каким-то смутным подозрением: что, мол, это за тайна, которой они владеют? Теперь он почувствовал ее, понял даже и то, как прекрасна эта тайна: ведь он стремился не в буржуазный мир подонков и проходимцев, манивший Ибойку и ее приятельниц, а к культуре, к гуманизму, к подлинному социализму, который так ему дорог. Йожи теперь казалось, что все это доступно и ему, ведь Роза Бенчик тоже была простой работницей, ткачихой, как Эржи Сабадош. Но после освобождения страны Эржи вышла замуж, а Роза поступила в школу рабочей молодежи, и, окончив ее, пошла дальше, в университет, где вскоре получила и стипендию, так что не была в тягость отцу с матерью. И вот она уже творила чудеса, научилась голосом скрипки говорить с душой человека — этот голос был для Йожи понятней, чем призывы директора завода товарища Кеменеши, который заканчивал свою речь словами: «Товарищи, выполняя наши трудовые обязательства на вахте мира, вперед за расцвет нашей дорогой родины, за счастье нашего любимого народа!»