Едва шлюпка отваливает от брига, она подбегает к плавучей пристани. На корме сидит долговязый негр. Как только шлюпка причалила, еще до того, как гребцы подхватили швартовы, негр соскакивает на землю, водружает себе на голову деревянный, покрытый лаком сундук, который ему протянули матросы, и, широко шагая, уходит.

Его волосы, некогда черные, как вороново крыло, подернулись сединой, и веселая неуемность, благодаря которой раб получил свою кличку «Неутомимый», нынче заметно пошла на убыль…

— Этот будет для нас, — сказал Кетту, увидев плывущий сюда паром.

— Я понимаю, почему Л’Эрмит не очень-то доверяет батарее «Гармония», — заметила госпожа Шамплер. — Мортиры там ставились еще в тысяча семьсот шестьдесят пятом году[15]. Одной доброй воли гвардейцев может и не хватить.

Удерживаемое тросами орудие медленно скатывалось на берег по сходням, приставленным к барже. Упершись в перекладины сходен, рабы и матросы отпускали трос рывками. Когда орудие уже соскользнуло на землю и его повернули дулом к косе, Неутомимый не смог совладать с искушением и, подойдя к борту баржи, нежно провел ладонью по гладкому брусу. Матросы стояли вокруг неподвижно и молча, понимая всю грусть, которую выразил этот жест.

— Он воскресил свою молодость, — сказала госпожа Шамплер.

«Да и мою тоже», — подумала она.

Она взяла отца под руку, и, когда они пересекали площадь, им отдали честь пушкари батареи Салютов. У резиденции губернатора они свернули на улицу Интендантства. Там у Винсенты Бюссон ее ожидала веселая компания, а также, как она знала, один человек…

Привычно и ловко она привела в порядок прическу и взбила воланы юбки. Радостно было ей думать, что она достаточно нарядна, чтобы затмить всех, кто надеется привлечь внимание Жана Люшона. Во время их предыдущих встреч он рассказывал ей о парижских великосветских салонах, давая понять, что она там была бы вполне на месте. Сама она высоко ценила непринужденность, с какой, отдавая поклон, он снимал с головы касторовую шляпу, а его умение подбирать к костюмам жилеты выдавало в нем человека с отменным вкусом. Сын судовладельца, несколько лет назад обосновавшегося в колонии, он получил образование во Франции и лишь потом приехал к родителям. Но жизнь на Иль-де-Франсе, как он говорил, была слишком однообразной, и через месяц-другой он собирался вернуться в Европу. Он добавлял, однако, что начинает верить в чудеса и что, возможно, из высших соображений он круто изменит свои намерения.

— Что ты о нем думаешь? — спросила Фелисите у отца.

— Он мне ни нравится, ни не нравится, — ответил Жан-Франсуа Эрри. — Он из тех молодых людей, что довольствуются местом под солнцем, которое предназначено им судьбой. Так что и нечего от них требовать искры божией.