Они почти и не говорили в течение этого часа, разве что обменялись несколькими незначительными словами, — Фелисите вышивала, а лейтенант рассеянно перелистывал перевод «Илиады». Он закурил свою трубку и, полузакрыв глаза, погрузился в задумчивость.

Над городом поднималась и уже плавала ночь, но солнечные лучи кое-где цеплялись за горные пики. Тарахтели невдалеке экипажи, иногда слышался приближающийся галоп верхового. Раздавался стук лошадиных подков о булыжную мостовую, и Фелисите мысленно уносилась вослед одинокому всаднику.

Она в ранней юности научилась ездить верхом, что вовсе не одобрял высший свет Порт-Луи, и с величайшей радостью сопровождала отца, когда он объезжал на лошади реку Латаний или должен был побывать в Соломенном.

Тем временем комнату затопил полумрак, и Фелисите направилась было в столовую, но разгадавший ее намерение лейтенант произнес:

— Не просите зажечь лампы. Это лучшее время суток.

Ничего не ответив, она подошла к окну. Проклюнулось несколько звездочек, и от ближайших кустов душно запахло розами. У нее за спиной лейтенант постукивал о подошву головкой своей курительной трубки. Фелисите обернулась, приблизилась и хотела сесть на диван. Как вдруг лейтенант вскочил.

— Черт побери! Не могли вы остаться на расстоянии, у окна? Вы требуете от людей невозможного, вот что!

Он выбежал из гостиной, повергнув Фелисите в изумление, и весь вечер душа у нее была не на месте. И долго потом вертелась она в постели, стараясь уснуть. На заре ее разбудили его шаги. Походка была не такой уверенной, как обычно, и истекло немало минут, пока ключ очутился в замочной скважине.

Ей показалось также, что лейтенант в темноте натыкался на мебель и что-то бурчал про себя. Наконец наступила полная тишина.

Дом ожил, когда уже солнце сияло вовсю. Во дворе и на кухне туда и сюда сновали рабы. В столовой слышалось звяканье серебра, там расставляли приборы к первому завтраку, а в спальне Розелия изо всех сил взбивала матрасы. Однако из комнаты лейтенанта не доносилось ни звука. Частенько случалось ему крепко спать по утрам, и никого это не волновало, но сегодня Фелисите не могла себе объяснить своего беспокойства. Вскоре ей показалось, что надо, даже необходимо открыть дверь, мимо которой она ходила на цыпочках, да, открыть — и войти в его комнату. С каждым часом ее охватывало все большее изнеможение. Как только отец отправился в док, а Розелия вышла во двор, Фелисите принялась ходить по гостиной из угла в угол. Сердце ее колотилось. Перебирая потом все подробности этого утра, она так и не вспомнила той минуты, когда приблизилась к двери и распахнула ее. Зато не забыла сцену, представшую ее взору, и исходивший от этой сцены странный соблазн.