«Она смешна, — подумала госпожа Шамплер, увидев невестку в зеркале, — просто смешна! Любопытно, как бы она поступила на моем месте?»

Хоть и продолжая следить за подачей блюд и даже пытаясь порой оживлять затухающую беседу, мысленно она далеко-далеко ушла от этой столовой и от своих гостей. Ей вспомнился один чудный июньский день. Миновав деревенский мостик, Фелисите пошла по дороге, ведущей к печам для обжига извести и небольшой конторе при них. Лейтенант, как обычно, отправился туда после завтрака, и Фелисите своим неожиданным посещением хотела устроить ему сюрприз. Она несла мужу бутыль с сидром, купленным в Порт-Луи за баснословную цену.

Взойдя на крыльцо веранды, она вздрогнула всем телом. На углу стола, единственном видном отсюда предмете мебели на веранде, лежала дамская сумка — или, вернее, дурацкий маленький кошелек, в которых женщины носят ключи и платочек. Оцепенев на мгновение, она повернула назад и направилась к ближней печи. Фелисите была в полной растерянности, но старалась умерить свое смятение перед недавно назначенным мастером. Задав ему несколько пустяковых вопросов, она вновь подхватила свою корзинку.

— Я ухожу, Кокора.

— Не повидав хозяина? — спросил мастер, явно испытывая неловкость.

— Скажите, что я ждала его около получаса, но больше ждать не могла.

На тропинке, которая выводила к дороге вдоль побережья, ее догнал Кокора.

— Хозяин просил вас вернуться, сударыня.

«Ты, разумеется, ему обо мне доложил», — подумала Фелисите. Поколебавшись, она пошла за рабом. На конторском столе, конечно, не оказалось никакой сумочки.

— Цыпленок прямо-таки объедение, — сказал контр-адмирал. — У вас замечательный повар.

Поблагодарив его, госпожа Шамплер улыбнулась. Цыпленок и впрямь получился отменный, да и вино к нему она подобрала удачно. Лейтенант Легайик был, кажется, увлечен разговором с Доми. Он слушал ее с веселым и зачарованным выражением.

«Такое же выражение было у моего лейтенанта, когда я в первый же вечер кинулась на защиту Шарпантье де ла Косиньи», — подумала госпожа Шамплер. И опять словно дымом заволокло сверкающие перед ней декорации, и она очутилась в той самой конторе, возле печей для обжига извести.

Поставив корзинку на стол, она ощутила внутри ужасную пустоту — ни единого не было в ней желания и ни малейшей надежды. Улетучилось даже злобное удовольствие, какое она надеялась получить от своего скоропалительного ухода. Лейтенант, крайне смущенный, заговорил тем не менее первый:

— Прости, что заставил тебя дожидаться. Я принимал госпожу Ройе: она пришла мне сказать, что не может жить больше на Черной речке, слишком ей здесь одиноко.