Когда-нибудь ещё подсчитают ущерб, который нанесло русской литературе это десятилетие…
В эту новую жизнь брат не вписывался. И не пытался. В нём вдруг что-то сломалось. Он будто выгорал изнутри. И мы не сразу поняли, насколько это серьёзно. Казалось, надо собраться, ведь сколько раз в жизни был бит и снова вставал на ноги. Но – теперь не получалось. Либо сил не было. Либо смысла.
Закрыть дверь перед всеми ему было легко. С конца восьмидесятых, когда после развода Союз всё-таки дал ему небольшую квартиру на Васильевском, он жил один.
С годами дружить с ним становилось всё труднее. Как никого, он научился обижать именно близких друзей. Дома мы старались не обращать внимания на его резкость и плохое настроение. Но характер его портился, загоняя в одиночество и нищету.
Мы с сестрой не раз предлагали ему вести циклы передач о литературе или городе, читать лекции, писать сценарии, статьи в журналы – любая работа со словом была ему доступна. Этим спасались многие. Но он отвечал коротко: у меня нет времени, я работаю. И это была правда.
В начале двухтысячных вдруг начал выходить «Вариант». Тонкими разноцветными книжками, более чем скромным тиражом в двести штук. И в каждой – на первой странице снова короткой строчкой благодарность тому, кто дал на издание денег, а в этой роли перебывали все мы, наши и оставшиеся у него друзья. Это было безумием: сложнейший текст, по сути продолжение большой сноски из его романа – уходил к читателю просто за копейки. Редкие мизерные выплаты книжных магазинов были оскорбительной насмешкой за такой труд. Пачки «Варианта» просто оседали в углу на кухне.
Смотреть на это было больно. Но уговоры собрать «Вариант» в одну книжку, найти спонсора или поговорить с издательством заходили в тупик. Он не верил банкам, спонсорам, а заодно и издателям.
За десять лет вышло полтора десятка книжек «Варианта». Также вышли новые стихи, пьеса «Станислава», поэма «Удары жезла в дверь»,
Но каким бы ни был способ издания этих книжек, в них было главное: именно в них был прежний он – умный и парадоксальный. Это было его замечательное перо. Это по-прежнему была проза высокой пробы. Только текст с годами стал серьёзнее и сложнее. Будто он хотел успеть сказать важное.
Увы и увы – широкий читатель этих книжек не заметил и не прочёл. Но ему, похоже, это было не важно. Вот вам моя работа – дальше решайте сами.
Наши шумные компании, непременные общие встречи Нового года и дней рождения, мамины обеды, обсуждение успехов племянников Вари и Никиты (как жаль, что они не успели узнать его уже взрослыми) – всё постепенно сходило на нет. Юля билась за него до последнего. Даже я, не выдержав несправедливых упрёков, уходила в обиды, но она всегда поддерживала его чем могла.