Но и такой её любили на всех флотах страны. В 1990-м «Долгая навигация» вышла вторым изданием.

У него был совершенный литературный дар. Невероятное чувство языка. Он учил ценить хороший текст. Хорошую книжку можно читать с любого места, говорил он, просто раскрой и увидишь. И его совсем не интересовали «писатели», выдающие по пять книг за год. Как можно написать 15 или 30 страниц за день? Что это за текст, который пишется со скоростью печатной машинки? Халтура. Настоящая проза рождается трудно.

В апреле 1984-го он наконец вступил в Союз писателей. «Наконец» – потому что двери в эту «общественную организацию» открывали далеко не всем. Небожители при домах творчества, пайках, заграничных поездках и миллионных тиражах в свой круг просто так не пускали.

Через много лет, в 1999-м, в очерке, посвящённом поэту и другу юности Жене Веселову, брат описал нравы того союза:

«…Шли семидесятые годы, во всех редакциях, в гостиных дома писателей толпами бродили молодые люди с интересными стихами, но для юных поэтов литературная обстановка была крайне мучительной и неприятной, ловкие „шестидесятники“, которых сегодня никто не помнит, напечатали в 60-е годы кучу книг, захватили все места в редакциях, и к „кормушке“ не пускали уже никого, старцы-начальники в союзе писателей когда-то были приняты в союз двадцатилетними, по рукописи, со школьной тетрадкой стихов, теперь они с важностью говорили про всякого, кто не достиг пятидесяти: „молод он, чтобы печататься“, в Ленинграде исчезло понятие первая книга стихов, издавались чьи-то двенадцатые по счёту, двадцать пятые книги, а средний (!) возраст приёма в союз писателей в Ленинграде составлял 58 лет».

Ему было всего тридцать четыре. И он хотел одного – закрыть ото всех дверь и работать. Членство в Союзе давало право жить литературным трудом.

Он ушёл из Лениздата и сел за роман, над которым работал уже несколько лет. Это был «Мальчик».

Сохранилось много бумаг с набросками, вариантами, перечёркнутыми черновиками, обрывками планов. Многие написаны от руки его удивительным, чётким, летящим почерком. Он любил перо с чёрными чернилами или карандаш.

Идеально отточенные карандаши с длинными тонкими концами грифеля всегда стояли на столе. Любую книгу он читал с карандашом в руках. А книгам в его доме были отданы все углы и стены, даже на кухне.

Но основной текст он всегда печатал. Стук клавиш был ему настолько привычен, что, когда пришли времена компьютера, переучить его не получилось. Подаренный ноутбук так и провалялся в углу.

Конечно, легко сейчас в короткие абзацы укладывать целые годы жизни, но на роман ушло ещё почти семь лет. Когда он наконец был сдан в издательство, снова потянулось время согласований, корректур, цензур. За это время Алик успел сделать как автор два документальных фильма на Леннаучфильме с режиссером Людой Шахт – о писателе, дипломате, капитане Сергее Колбасьеве – «Я поэмы этой капитан» и «Ариадна» о романе Ларисы Рейснер и Гумилёва. Перебивался заработками от написания рецензий на чужие рукописи.