VIII

VIII

Ускользнув из-под «объятий» казахстанских гэбистов, Дубравин благополучно добрался домой. А здесь ждал его сюрприз.

— Тут несколько раз тебе звонил отец Анатолий. Спрашивал. Говорит, что не может дозвониться! — сообщила новости Людмила.

— А где он был, когда его искали? — задал встречный вопрос жене Шурка. — Я ему звонил, когда Амантай умер. Тоже не мог дозвониться.

— Он говорит, что был в затворе. Выполнял послушание в дальнем скиту. А сейчас вот переживает, что не проводил друга в последний путь. Просил перезвонить.

— Перезвоню, когда приду в себя! — коротко заметил Дубравин и отправился в баню, которую к его приезду уже истопил Вася.

Баня у Дубравина топилась, как в старину, дровами. Пламя нагревало докрасна раскаленные камни. И горячий воздух попадал в обшитую липовыми досками парную. Дубравину не раз предлагали осовременить процесс. Поставить электрический тэн, металлическую бочку. И таким образом экономить время на нагрев и деньги на дровах. Но он понимал, что настоящей может быть только баня на дровах и с камнями. Все остальное — чистая профанация.

В гостевом доме, где как раз и размещалась баня с небольшим бассейном, он разделся донага и сразу направился в парную. И действительно сейчас, что называется, почувствовал разницу. Залег в парной на липовый полок. И отдался неге.

Тело расслаблялось. А вот мысли… Мысли об Амантае не уходили. Не покидали его. «Где он теперь? Не может же так быть, чтобы ничего не осталось? Имам говорит, что душа его должна пройти по тончайшему лезвию над адским огнем, чтобы оказаться в раю. А может, это вовсе и не так? Может, там нет ничего? Пустота? Одна пустота…»

Поток его мыслей прервал едва слышимый здесь телефонный звонок.

Сползая с полки, Дубравин пару раз чертыхнулся: «Ах, черт! Кто это? И здесь нет покоя!»

Это дозвонился подполковник Анатолий Казаков — это по-старому. Или иеромонах Анатолий — по-новому.

— Я уже все знаю! — загудело в трубке. — И ты, наверное, знаешь, что я уходил в затвор…

— Ну, жена уже сказала! — ответил Дубравин и принялся подробно-обстоятельно докладывать старому другу горестную историю гибели и похорон Амантая Турекулова.

Когда вопросы иссякли, а сам Шурка, можно сказать, выговорился, разговор перешел в несколько в иное русло:

— Слушай, Толян, — спросил Дубравин. — Меня все время мучает после поминок один вопрос… Как бы его сформулировать? Попробую так. Вот что осталось от него? Ведь не может же так быть? Жил человек. Жил. Работал. Любил. Страдал. А потом — оп. И все! Есть же душа. Ты — человек верующий. Я — верующий. Однако вот столкнулся с этим. И мучаюсь вопросом. Что — все?