Мы все в нее верили. Во всяком случае, в этой ситуации он поступил не по родовым, а по коммунистическим принципам. Как настоящий коммунист — отрекся от своего названного “отца”. Что как раз и свидетельствует о гибкости его сознания и понимании ситуаций. На него начали “шить дело”. Но было уже поздно. События неслись чередой, а дальше — лавиной.
Пленум ЦК партии занял всего восемнадцать минут…»
Пленум ЦК партии занял всего восемнадцать минут…»
Тут Дубравин вспомнил, как он присутствовал на том пленуме, где освобождали от должности Динмухамеда Кунаева. Потрясла сама обстановка отчуждения, в которой оказался еще вчера окруженный лестью, холопами и холуями, впавший в немилость престарелый вождь. Кунаев один молча вошел в зал и сел позади всех участников пленума. На расстоянии. Вокруг него было какое-то безвоздушное пространство.
«Как на судилище», — подумал Дубравин тогда.
И действительно, никто особо не заморачивался. Не говорил о заслугах этого человека. Все быстро-быстро приняли решение об освобождении его от должности. И пленум закончился. Ни один из его участников даже не подошел к только что поверженному колоссу. Все торопливо, пряча глаза, покинули зал заседаний.
Дубравин хотел было подойти к Кунаеву. Сказать несколько слов. Ободрить его. Но подумал: «Кто я такой?» Что значили бы его слова? Постеснялся — о чем сильно жалел и по сей день. Может быть, поэтому, когда много лет спустя на каком-то большом форуме он увидел второго участника этой драмы, Михаила Горбачева, то подошел и просто сказал: «Спасибо вам, Михаил Сергеевич!» — «За что?» — спросил тот. «За свободу!» — ответил тогда Дубравин.
«Отвлекся я, однако», — подумал Александр Алексеевич и продолжил чтение послания друга:
«Вся казахстанская элита угрюмо молчала, может быть, внешне выражая “восторг” по поводу того, что исходило от Кремля, но внутренне отрицая все эти московские изыски. А вот он один, можно сказать, поддержал. Выступил. И на первом этапе проиграл. Его в Москве “не заметили” как самостоятельную политическую фигуру. Он все еще оставался в тени Кунаева. И Кунаев фактически определил ситуацию по русской пословице: “Поперед батьки в пекло не лезь”. Так появилась кандидатура Колбина, которая не устраивала никого. Все были потрясены этим назначением. Во-первых, был нарушен негласный, но уже прочно закрепленный де-факто порядок замещения должностей в республиках. Как правило, там первый секретарь ЦК Компартии всегда был представителем местной национальности. Во-вторых, все происходило, скажем так, под жестким нажимом центра. А ведь только что, буквально вчера, по историческим меркам, было объявлено с высоких трибун о перестройке, гласности, демократизации партийной жизни. И тут… Конечно, они покорно проголосовали. Сказалась привычка послушно повиноваться приказам сверху. Но солдаты партии были раздражены и возмущены.