Кажется, по логике вещей, если ты считаешь вышедших на площадь правыми, то должен и остаться с ними и отстаивать их точку зрения уже и в кабинетах ЦК, и в Политбюро. Но продолжения банкета, как говорится, не было и в помине. Суперхан покинул митингующих и так же, как и все, благословил их разгон».

«Это уже византийская политика. Восточная, коварная, — подумал Дубравин, читая рассказ о том, как Суперхан сочувствовал протестующим. Вряд ли сочувствовал! Все они испытывали одно чувство — страх. И прятались по углам. Только я тогда открыто выступил со страниц “Молодежной газеты”. За что со временем и пострадал. Что ж, Суперхан по-своему прав. Главная задача любого политика в такой ситуации — самосохранение. И он ее выполнил блестяще. Сначала благословили разгон. А уж потом стали воспевать тех, кто вышел на площадь в декабре. Так сказать, примазались. Это не хорошо и не плохо. Это просто жизнь. Политика. Все время смотреть, откуда дует ветер. И ставить под этот ветер паруса. Он поставил. С другой стороны, если бы Суперхан стал плевать против ветра, чем бы все закончилось? Его бы сняли со всех постов, и он сгинул бы в безвестности. Тогда, глядишь, во главе республики оказался бы другой человек. И это был бы уже другой Казахстан. Не тот, который мы видим сейчас. Итак, Суперхан сохранил себя. Колбину досталась вся грязная работа. И соответственно — все плевки и общая нелюбовь, как со стороны русских, так и со стороны казахов. Потому что он, как честный “солдат партии”, лег на амбразуру. Его молва и окрестила главным сторонником репрессий, потому что с каждым месяцем, шаг за шагом, ситуация приближалась к развязке. Я же в это время зарабатывал свой первый авторитет, поддерживая в республиканском комсомоле ставленника Москвы. И рассорился вусмерть с другом Амантаем. Три года понадобилось для того, чтобы ситуация кардинально изменилась. К 1989 году Казахстан было не узнать.