– Вот что тебе нужно знать о геометрии. Попробуй.

Печенья были хрустящие, слоистые и насыщенные маслом – сплошные края, никакой сердцевины. Клэр, уже одетая и готовая к автобусу в школу, вошла в пустую кухню. Ей понадобилось пять минут, чтобы достать муку, масло, разрыхлитель и соль. Она сделает папе сюрприз. Прошлой ночью она читала «Ребята Джо» – было поздно, и у нее на прикроватной тумбочке горела только маленькая лампочка, – папа постучался в дверь и заглянул к ней. Волосы у него стояли дыбом. Улыбнувшись, он вошел и сел на кровать. Увидев, что она читает, он рассмеялся и сказал:

– Ну, по крайней мере, это я могу понять. – А потом добавил: – Твоя мама – заяц, а я – черепаха, но, Клэр, я очень надеюсь, что ты станешь кем-нибудь другим, потому что, на мой взгляд, это негодные твари.

Она поцеловала его в щеку и сказала, что станет кошкой.

– Это хорошо, милая, – ответил он и пошел вниз в туалет.

Духовка всегда горела для тепла в доме, поэтому, сунув руку внутрь, чтобы проверить температуру (очень горячо), Клэр не задумалась о том, где сейчас мама. Маму прямо-таки тянуло к Энни, и она все время бегала через южное поле в дом Джо, чтобы спросить, не нужно ли им чего. Папа, конечно же, в амбаре. Туда он первым делом ходил каждое утро. Клэр слышала, как чуть ли не перед рассветом он спускается по лестнице, покашливая и бормоча себе под нос. Это означало для нее, что день начался, что пора просыпаться и думать о том, что надеть, чем заняться, что терпеть, чего ждать. Сколько она себя помнила, так начинался каждый день.

Она работала руками не так быстро и не так легко, как Лоис, и ей приходилось запястьем поправлять очки на носу, но когда она поставила противень в духовку, печенье выглядело красиво – круглое и пышное, по три штуки в ширину противня и по четыре в длину. Когда она закрывала дверцу духовки, в кухню ворвалась мама и воскликнула:

– Господи, что ты делаешь?

– Пеку пече…

– О боже! О боже! – причитала мама. – Кто будет это есть?

– Папа.

– Нет, нет, нет! – выкрикнула мама.

Клэр поняла, что папа мертв (хотя она вообразила его не под изгородью из шелковицы, а на спине посреди дороги), задолго до того, как мама произнесла эти слова вслух. Мама разрыдалась и закашлялась, затем начала сморкаться, и пока она не говорила это, Клэр могла не реагировать, могла не чувствовать то, что непременно почувствует потом. Это чувство напоминало пустой дом с разбитыми окнами, с потрескавшейся краской, со сломанными столбами и обваливающейся крышей на крыльце. Ничего подобного она никогда не видела, но знала, что теперь ей вовек этого не забыть.