Кинжалы убийц

Кинжалы убийц

Весна 1794 г. таит в себе много странных наслоений событий. Не забывая об опасностях момента, Робеспьер появляется улыбающимся на празднике Верховного существа: "Народ, отдадим себя сегодня его покровительству и восторгам чистого веселья! Завтра мы снова будем бороться с пороками и тиранами"[320]. Два дня спустя Кутон и Робеспьер вырывают у настороженного Конвента закон, ускоряющий и ещё более ужесточающий деятельность Революционного трибунала. Он открывает то, что историки называли "великим террором". Выражение вряд ли удовлетворительное, так как оно нивелирует пик насилия, достигнутый несколькими месяцами ранее на Западе, в долине Роны и на Юге, так же, как и недавнюю ликвидацию многих провинциальных судебных учреждений; тем не менее, оно подчёркивает исключительное усиление парижских репрессий, в тот самый момент, когда победы следуют одна за другой.

Какая удивительная близость литургии и ужасного закона, Верховного существа и гильотины, ликования и страха. Робеспьер, как и Кутон, может радоваться празднику и требовать закона; для них эти вещи не противоречат друг другу, они – добродетель и террор, торжественная демонстрация двух "принципов" революционного правительства. Их совмещение всё же не намеренное, а культ Верховного существа не был задуман, чтобы узаконить чрезвычайное правосудие. Напротив, 8 июня гильотину убирают, чтобы скрыть воспоминание о крови; отныне она покидает центр Парижа (площадь Революции, современная площадь Согласия), чтобы быть установленной в его восточных предместьях, на несколько дней на площади Бастилии, затем на площади Свергнутого трона. Чтобы лучше понять июньские события, нужно связать их с двумя различными истоками. Праздник – это плод доклада 7 мая (18 флореаля), который появился, чтобы завершить войну фракций и вновь осмелился представить будущее более радостным; он должен способствовать общественной добродетели, сразу и после Революции. Закон от 10 июня (22 прериаля), в свою очередь, исходит из отмены провинциальных революционных трибуналов и ожившего страха перед иностранным заговором; для Кутона, Робеспьера и многих других, несколько побед не устраняют опасности.

В то время, как Давид подготавливает праздник Верховного существа, некий мужчина, возрастом около пятидесяти лет, бродит по улице Сент-Оноре, затем возле Конвента и бюро Комитета общественного спасения. 22 мая (3 прериаля) он ищет встречи с Робеспьером. Он носит с собой два плохих пистолета. Чтобы набраться смелости и подпитать свой гнев, Анри Адмира останавливается во многих кафе; бывший канцелярский служащий, безработный, он приписывает свои трудности политике Конвента. Он видит в Робеспьере одного из ответственных за свои несчастья, быть может, главного, даже прежде Колло д'Эрбуа, которого он знает, так как они живут в одном и том же доме. После долгих и тщетных поисков, разочарованный Адмира возвращается к себе, и решает взяться за своего известного соседа. Он ждёт долго. Он слышит, что тот входит, быстро спускается по лестнице со своими пистолетами и неподвижно встаёт перед ним; он стреляет первый раз, затем второй, но оба выстрела дают осечку. Он почти сразу же взят под стражу, в ходе ареста ранив гвардейца Жефруа. Перед революционным комитетом секции Лепелетье Адмира признаёт своё преступление и очень сердиться на себя за то, что не справился. Он купил пистолеты, чтобы убить Колло д'Эрбуа и Робеспьера; если бы он "убил их обоих, - прибавляет он, - это был бы прекрасный праздник".