Предложенные меры были приняты с энтузиазмом, начиная с признания существования Верховного существа и бессмертия души. В ожидании первого праздника, намеченного на 8 июня (20 прериаля), Робеспьер, однако, призывает не делать слишком суровых выводов из декрета. "Есть истины, которые следует открывать с осторожностью, - уточняет он у Якобинцев, - такова истина, проповедуемая Руссо, что нужно изгонять из республики всех тех, кто не верит в божественное". Эта мера нецелесообразна. По словам Робеспьера, виновны только атеисты, составлявшие заговоры с "иностранной фракцией" (15 мая-26 флореаля).

Три декады спустя, а именно 20 прериаля, день, назначенный для праздника Верховного существа и природы. Это ясный и тёплый весенний день; для католиков это Троицын день… Делегаты секций и парижане, пришедшие в большом количестве в Национальный сад (Тюильри), ждут церемонии, запланированной Давидом. Четырьмя днями ранее Конвент поставил Робеспьера во главе; готовящийся праздник немного его. 8 июня, как председатель, он распорядитель церемонии. В костюме "небесно-голубого цвета", он присоединяется к депутатам, собравшимся на трибунах, прилегающих к Национальному дворцу. После первой речи звучит музыка; Робеспьер приближается к изображению Атеизма, которое он предаёт огню. Оно воспламеняется, сгорает и позволяет явиться Мудрости, немного почерневшей от пламени; несколько шутников и несколько недоброжелателей исподтишка смеются. Робеспьер снова берёт слово: "Уничтожено чудовище, которое монархи забросили во Францию! Да исчезнут вместе с ним все преступления и все несчастья мира! Вооруженные, то кинжалами фанатизма, то ядом атеизма, монархи составляют заговоры с целью убить человечество"[318]. При помощи разоблачения использования раскола и религиозной неопределённости в качестве инструментов, Робеспьер призывает к единству и к основанию добродетельной республики.

Депутаты спускаются с трибун, выстроившись, отправляются в путь, и, под звуки музыки, движутся по направлению к Марсову полю, где они взбираются на символическую гору. Робеспьер во главе процессии, с букетом из колосьев и цветов в руке. Свидетель рассказывает, что в тот день, "лицо его впервые светилось радостью"[319]. Более месяца спустя Робеспьер эмоционально вспоминает этот день: "Это был великий и возвышенный день праздника Верховного существа; преступление не осмеливалось тогда показаться, интриганов там не было, или они были столь мелки, что их нельзя было даже заметить". Он верит в это или хочет этому верить? Быть может, он думает о сотнях воодушевлённых адресов, прибывших в Конвент со всей Франции? Всё же, он не упускает из виду, что религиозные вопросы разделяют, что отказ от атеизма не создаёт единодушия; он знает, что Рюамп, Морибон-Монто или Тирио произносили проклятия против него; он знает, что Лекуантр назвал его диктатором и тираном. "Не стоит верить, что было много фимиама в честь Бога дня", - сообщает член Конвента Бодо. И как забыть о реформе Революционного трибунала, которую Кутон, Робеспьер и Комитет общественного спасения готовятся провести? Между речью 7 мая и праздником 8 июня многое изменилось; и всё же, член Конвента хочет верить в возвращение к единству, по крайней мере, во время празднования.