И в течение нескольких последующих дней я старательно плела вокруг себя кокон из своей новой жизни, точно бабочка из тонкой шелковой нити. Текущие события и впрямь были похожи на разноцветную пряжу: подготовка к свадьбе, удушающий парад подарков – все это вращалось вокруг меня, точно в калейдоскопе, порождая ослепительные сочетания цветов и звуков.

Я искренне старалась принять свое счастливое будущее. С другой стороны, я всегда обладала умением демонстрировать людям именно то, что им и хотелось увидеть. Однако «в перерывах между представлениями» я чувствовала темную глубину своего падения и ощущала себя марионеткой, пляшущей на поверхности этой бездны. Но хуже всего было то, что никто ни о чем не догадывался. Ни Эмили, ни Доминик ни о чем не подозревали. Я проходила как бы сквозь все эти вершащиеся перемены и бесчисленные мелкие события – и все было точно так же, как во времена моего детства и юности; если у меня и возникали какие-то сны или мечты, они так и оставались под темной ненарушенной поверхностью той бездны. Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром буквально за неделю до свадьбы я не проснулась от неприятного сна в гостиной на Эйприл-стрит – босая, в пижаме, с дневником Конрада на коленях и шариковой ручкой в руке.

На мгновение я даже растерялась. Прошло уже много недель с тех пор, как я в последний раз ходила во сне. Занимался рассвет; гостиная была залита каким-то странным, зеленоватым, точно в морской глубине, светом. Часы на стене показывали начало шестого, и дом был объят тишиной. Доминик и Эмили всегда спали крепко, и я знала, что почти наверняка никто из них до девяти утра вставать и не подумает. Я натянула на себя толстовку Доминика, забытую им на диване, заглянула в раскрытый дневник и увидела там свежую запись.

Тебе от него не спрятаться, прочла я.

Почерк был тот же, что и прежде: мальчишеский, неаккуратный и неразборчивый; и написано было той самой синей шариковой ручкой, которую я сжимала в руке, когда проснулась. Сжимала, видимо, очень крепко, потому что на среднем пальце даже вмятинка осталась, а его кончик был вымазан пастой. Я перевернула страницу. Там оказалась еще одна новая запись:

Он заберет всех, кто тебе дорог. А потом придет за тобой.

У меня потемнело в глазах. Я даже головой потрясла, прогоняя это наваждение. Я никак не могла сама это написать, да и почерк был не мой. Я встала и проверила входную дверь, но она, естественно, оказалась заперта. И задняя дверь тоже. Наверху спали Дом и Эмили. Я вдруг вспомнила слова матери: У тебя, детка, всегда было невероятно развито воображение. В твоей головке вечно роились всякие странные мысли. То ты придумала какое-то чудовище, которое живет в канализационных трубах, и все свои неудачи на него списывала, считая, что это его происки. То вдруг появилась эта Эмили…