Если кто-нибудь из друзей заболевал или надолго уезжал, со вторым случалось нечто странное, то, что было незаметно им самим, но хорошо видно окружающим: Мурат становился неуправляемым и каким-то бездушным, а она, когда его не было рядом, вдруг делалась серой мышью, и смелость покидала ее.

Тамара вышла перед классом и слегка поклонилась.

– Поэма Михаила Юрьевича Лермонтова «Демон». Восточная повесть.

«Оу-о! – послышалось из класса, – княжна Тамара перед нами…»

– Каштанов, – ровным тоном сказала девушка, – княжна Тамара была красавицей, каких не видел даже демон. Ты мне льстишь, дорогой.

– Сразу видно, что человек готовился, – заулыбалась Элеонора Павловна.

Дальше никто ее не прерывал до конца урока, и даже когда прозвенел звонок, ни один не двинулся с места. Она несколько часов в неделю занималась риторикой и с детства играла в театральном кружке. Одноклассники ждали ее выступлений на уроках литературы с нетерпением, потому что когда Тамара читала, ее голос становился похожим то на шум горной реки, то на тихий ветер в листве, то на одинокую флейту в пещере.

Раньше они с Муратом любили разучивать стихи вместе и читали в паре по ролям, но в последнее время он стал отказываться, якобы из стеснительности.

Когда Тамара закончила, класс, как обычно, взорвался аплодисментами.

– Да… – сказала ей Элеонора Павловна, утирая слезы и вздыхая. – Из-за тебя, моя девочка, я все время думаю: а не остаться ли мне в школе, не продолжить ли работать? Посмотри, даже Каштанов умудрился промолчать, когда ты читала, как княжну соблазнял демон.

– А что я, крайний, что ли? – оскорбился Каштанов, выпучивая глаза и закидывая на плечо рюкзак. – Я тоже человек, мне стихи нравятся.

– Ты центральный, – сказала Элеонора Павловна, – в том-то и проблема. Сгинь с глаз моих. Тома, ты должна выступать. Видишь, как люди тебя слушают?

– Элеонора Павловна, а я-то думала, что вы все поняли, – улыбнулась девушка.

– Что поняла?

– Они так радуются, потому что я читала весь урок и спасла их – а они не готовы. Совсем не потому, что я хорошо читаю.

В школьной столовой, которая в случае необходимости превращалась в актовый зал, было полно народу. Шла пятая перемена, поэтому пускали всех подряд.

Перед Тамарой стоял остывший обед. Она сидела у окна и задумчиво смотрела на мотылька, который застрял между стеклами и остался там в оцепенении, может быть, с осени, а может, находился там уже много лет. Белая масляная краска от времени потрескалась и напоминала дно высохшего моря. В углу замерла дымкой тонкая паутина. Крупный ночной мотылек был неподвижен. Крылья плотно прилегали к сегментированному тускло-желтому тельцу, покрытые нежным бурым бархатом, они никогда больше не поднимут его в воздух, не понесут к светящейся луне. На пыльной поверхности угадывался извитой узор, простой, едва различимый, как будто кто-то нарисовал его на крыльях тонкой кисточкой с тушью. Чешуйки собирались в ровные серые волны, которые стремились к самым кончикам крыльев. В центре крыла располагался круг, напоминающий зоркий живой глаз. Голова мотылька была опущена, нежные усики с бахромой безжизненны – они уже не будут ощупывать кору старого дуба или сладкий липовый лист. Под усиками были два уснувших глаза – два шарика, умевшие видеть в кромешной тьме.