Тамара вдруг поняла, что давно говорит подруге в затылок. Анфиса коротко обернулась и сказала:

– Моя родная, ты всегда помогаешь мне, дай и я тебе помогу. Ты так много знаешь и так далеко глядишь вперед, что иногда забываешь посмотреть – а кто стоит перед самым твоим носом…

Тамара не хотела смотреть, как будто все уже поняла, но все-таки подняла глаза…

Они стояли у стойки буфета. Мурат, как полный идиот, повыше закатал край рубашки на левой руке и, облокотившись на стойку, выставлял свою татуировку напоказ. Спиной к Тамаре стояла Марго – распущенные волосы, отливающие золотом, волнами струились по плечам. Она вся извивалась, когда хихикала, а так как Мурат сыпал остротами с небывалой энергией, то извивалась она практически постоянно. Она была выше его почти на голову, но это не мешало ему смотреть на нее маслеными глазами. Что-то неприятное, взрослое, кривое появилось в его лице и взгляде, что-то такое, чего Тамара еще никогда не видела в нем, принимая за своего друга мальчишку, которого знала с детских лет. Сами собой в ней запели слова выученной поэмы:

Он был похож на вечер ясный:

Ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет!..

Едва заметно красотка гладила Мурата пальцем по голой руке, словно на ощупь изучая нарисованного дракона.

– Я же говорю тебе. Он не настолько глуп. Просто дурачится… – Тамара старалась говорить уверенно, но вдруг услышала свой голос со стороны, и он показался ей лживым.

Озеров

Озеров

Вдохновение, с которым он вел уроки весь первый месяц, улетучилось.

Воздушный шар, наполненный горячим газом, нес его, пока работала горелка, – он видел реки, леса и, главное, дороги, по которым нужно вести учеников. Но после каникул что-то случилось: то ли в баллоне закончился пропан, то ли птица проклюнула дырку в шаре – и горячий воздух, струясь, быстро покидал оболочку.

Озеров сбрасывал балласт из документов и журналов, старался не брать лишней работы, но сомнения в своих силах несли его на дно ущелья, шар обрастал складками, обмякал и становился обычной тряпкой, неспособной к полету.

Сомнений было много, и они переполняли корзину: одни говорили ему, что предмет, который он ведет, никому не нужен, другие – что ученикам неинтересно его слушать, третьи утверждали, что у него слишком тихий голос, четвертые рассказывали про его мягкий характер, пятые повторяли, что он не на своем месте, шестые – что усилия его не стоят тех денег, какие ему платят.

Он боролся, искал свежие идеи, темы, которые занимали бы его самого, хотя и понимал, что даже если наполнить горелку топливом, шар не поднимется от земли, пока корзина полна грузом страхов и переживаний.