Тут старик сказал нечто похожее на то, что пытались объяснить Кириллу Агата и его дядя, но другими словами, – что человек может всю жизнь, сознательно или бессознательно, искать от страданий лекарства, но рано или поздно сталкивается с тем, что не в силах себе помочь, не имея в сердце любви к Богу и ближним.

Свою речь священник окончил тем, что начинается это излечение с признания своих ошибок перед Богом, то есть с покаяния.

Когда он удалился, народ стал выстраиваться в очереди для исповеди к тем трём монахам, которые стояли у своих аналоев.

Озеров растерялся, как человек, попавший в место, где всё шло по своим правилам. Ему стало неловко, что он может сделать что-то не то или не так. А ещё он засомневался в том, что вообще должен что-то делать…

Он вспомнил, как мальчиком бабушка водила его в церковь, как удивлённо смотрел он на купол, разукрашенный ликами ангелов, как чудесно и спокойно пели вокруг голоса. Кирилл тогда боялся и шаг ступить в сторону и всё время убирал руки в карманы, а бабушка их вытаскивала…

– Агата. Скажи мне, разве я должен? – шепнул он.

– Не должен. Только если хочешь…

– О чём мне говорить? – спрашивал Кирилл, глядя, как медленно сокращается очередь перед ним.

– О том, что тебя так тревожило, когда мы были с тобой там… в подвале. О том, что тебя до сих пор мучает. О том, что отравляет жизнь твоим близким и тебе самому. В каждом есть тёмные углы. Они останутся тёмными, если в стене не прорубишь окно…

Целых двадцать минут Озеров дожидался своей очереди, но время это пролетело удивительно быстро. Он думал о темноте, которая убивает. О девочке и грузовике. О том, что сказать и как сказать. Но когда последний человек уступил ему место, у него не осталось никаких мыслей, и голова сделалась пустой.

Кирилл подошёл к аналою, на котором лежали крест и Евангелие, в волнении, не зная, как начать.

Монах, мужчина в расцвете сил, с умным внимательным взглядом, тёмными длинными волосами, собранными в пучок и выглядывающими из-под простой скуфьи, спокойно ожидал его на своём месте.

Почувствовав, видимо, колебания молодого человека, он подозвал его поближе. Озеров подошёл, и монах неожиданно, очень ласково и уверенно, положил ему на руку свою ладонь.

– Спрашивай.

Его голос и жесты были проникнуты такой заботой и такой человеческой простотой, что Кирилл даже удивился, как он мог только что забыть, о чём хотел сказать.

Озеров понизил голос и произнёс, как мог, ровно:

– Я не сомневаюсь, что Бог есть. Но не могу понять, чего Он от меня хочет…

На мгновение Кирилл вдруг подумал, что монах прогонит его или рассмеётся над его вопросом. Но тот даже глазом не моргнул. Так, словно перед ним был его старый друг, монах сказал: