Хиос всегда был островом звуков: в лесах внизу и наверху живут совы, ветры
Когда я писала эту книгу, в 2016 г., остров по-прежнему был «на передовой» – тут разбирались с десятками тысяч беженцев, многие из которых тонули, не доплыв пары метров до берега. Полные шлюпки ежедневно прибывали из Сирии, Ливии и Афганистана.
События, изменившие взаимоотношения Хиоса и Стамбула, стали менять и настроения в международных отношениях. В 1822 г. в Европе и Америке захотели узнать и понять, что за зверства здесь произошли. Хиосская резня и реакция на нее живо напоминают о том, что мы – это те истории, что мы рассказываем о себе. Один из плодов такой реакции – картина Эжена Делакруа «Резня на Хиосе». «Для следующей выставки я планирую написать картину, сюжет которой связан с недавней войной турок с греками. Я думаю, в нынешних обстоятельствах, если она будет достаточно хороша, я смогу привлечь к себе внимание»{860}, – писал Делакруа. Картина и правда вызывала бурную реакцию. Некоторых волновала художественная сторона работы Делакруа (эпатажное отклонение от стандартов военного полотна), однако вскоре в хорошем обществе вовсю обсуждали хиосскую резню.
Хотя Делакруа и создавал это полотно из эгоистических соображений, его изображение трагических событий (а такого рода картина впервые выставлялась в музее), как и художественный пересказ событий Виктора Гюго (откуда взята приведенная в начале главы цитата), послужили толчком к изменению отношения к власти османов. А греки, чьим близким удалось избежать расправы, сделали все, чтобы об этой истории не забыли. Их потомки каждое лето возвращаются в «родные края», заходят в монастырь Неа-Мони и вспоминают о том, почему они – такие, как есть.
Для османов же кровавая расправа на Хиосе отчасти была предвестницей конца Османской империи. Она ознаменовала момент, когда восточные фантазии на тему османских прелестей потеряли свою силу и убедительность в народном сознании. Набирало популярность и еще одно полотно – на нем изображались