Орущий внизу телевизор закончил трансляцию церковных песнопений и перешел к охоте за антиквариатом. На этой неделе охотники рыскали по Стаффордширу, где рассчитывали поживиться изящными образцами местного фарфора, но я неотлучно нес дежурство в ванной. Отцовские трусы-боксеры колыхались, будто клетчатая медуза. Под ними возвышался твердый, раздутый живот, переходивший в чахлую, бледную грудь, и во мне вскипало знакомое отвращение, поэтому я старался больше вглядываться в папино лицо, чтобы пробудить у себя хоть какие-нибудь давние чувства. Но видел перед собой морщины и складки кожи, такие глубокие, что хоть карандаш вставляй, липкие полураскрытые губы, жесткую, как швабра, щетину цвета перца с солью, жидкие волосы, от пота прилипшие к черепу, и пергаментно-сизую кожу под глазами. Было ему тридцать восемь лет.

Я пытался отыскать в нем приметы того моложавого человека, который в годы моего детства вечерами играл со мной на ковре. Ничего похожего я так и не нашел, но из чувства долга продолжал вглядываться. Из всех обещаний, которые я дал себе в то летнее утро, сдержать удалось одно: найти приемлемую форму существования под одной крышей. Мне надоело бегать от отца.

По прошествии часа я подумал, что дальше следить за ним не обязательно. Чтобы утонуть в сидячей ванне, нужно было изрядно постараться, и я, оставив его отмокать, пошел к нему в комнату, сменил постельное белье, достал свежую пижаму, вынес бутылки и стаканы, а лекарства убрал в ящик, с глаз долой. После этого я спустился в кухню, вымыл посуду и распахнул окна, а сам все это время безотчетно искал записку. Отсутствие таковой меня приободрило, да к тому же в аптечных пузырьках оставались таблетки, а если бы он надумал… ладно, замнем. Я ухватился за мысль об одинокой отцовской вечеринке, которая не задалась и пошла наперекосяк, однако там не случилось ничего такого, что потребовало бы от нас долгих обсуждений открытым текстом, ничего такого, что было вызвано моими словами или поступками. Вернувшись в ванную, я нашел его в той же позе; вода полностью остыла, но я, прежде чем его извлекать, вымыл и продезинфицировал унитаз и пол.

– Ладно, давай вылезать, – сказал я, держа наготове махровый халат, как дворецкий для почтенного лорда.

Отец встал, осторожно перешагнул через бортик, закутался в халат и, сняв намокшие трусы, направился в спальню. Я удержал его за локоть: «Нет… Спать еще рано, нужно немного выждать», и мы медленно спустились в гостиную. Соорудив для него гнездо из диванных подушек, я подал ему чай с тостами и нарезанный апельсин.