На меня пахнуло горячим, зловонным перегаром, но как-никак отец дышал, и я, ища хоть какую-нибудь подсказку, начал рыться на прикроватной тумбочке, среди аптечных пузырьков, каких-то стаканов и запечатанных в фольгу таблеток. Не вызвать ли «скорую»?

– Пап? Папа, ответь!

Я убрал прядь волос, упавшую ему на ухо, как будто от этого у отца мог восстановиться слух.

– Папа? Пап, не молчи, пожалуйста! Папа, слышишь меня?

Но ответа не последовало, только мокрота при каждом выдохе шумно клокотала у него в горле, и на миг я отпрянул, потом сел на пол, привалившись к стене, и глаза обожгло от слез. Несправедливо. Ну за что мне это?

Из фильмов я знал, что сон в таких случаях – злейший враг, а потому снова протиснулся к тумбочке и нашел стакан с водой, которой отец запивал таблетки. Решил так: если он сейчас не шевельнется, вызову «скорую». Побрызгал водой ему на щеку и на ухо, потом еще и в конце концов опрокинул на него весь стакан. Отец застонал, и я увидел, как подрагивают у него зрачки, словно приплюснутые набрякшими веками.

Приободрившись, я собрался с духом, просунул руку в отцовскую подмышечную впадину, мокрую от пота, и хотел рывком поднять его на ноги, но лишь с глухим стуком уронил на пол. Снизу доносились «Песни хвалы» из «Повелителя танца». Меня вновь захлестнула паника, но что толку? Вода… нужна вода! Перешагнув через неподвижное тело, я ринулся в ванную, открыл оба крана, высыпал зубные щетки в раковину, налил в стакан холодной воды и, вернувшись в отцовскую спальню, еще раз побрызгал ему на голову и на щеку, а потом накапал немного в рот, отчего он поперхнулся, откатился вбок и привалился к выдвижной части дивана, которая на своих колесиках поехала через комнату.

Пора, решил я. Отец упал навзничь, а я приобнял его за спину, опять просунул руку ему под мышку, изо всех сил потянул на кровать, упираясь ногами, и мы оба сели на край; я подпирал его как мог и смахивал на чревовещателя, придавленного собственной куклой. Он вот-вот должен был упасть, и снова я чуть не разревелся от бессилия, но сдержался и притянул его к себе, попытался поставить на ноги, потащил, точнее, даже подтолкнул к ванной комнате, где он снова наклонился вперед и уперся головой в бачок унитаза, и тут, слава богу, его несколько раз обильно вырвало водянистой жижей, которая от виски окрасилась в торфяной цвет.

Одной рукой я поглаживал отца по спине, а другую погрузил в ванну, проверил на ощупь температуру воды и закрутил краны: вода оказалась чуть теплой – достаточно некомфортной, чтобы вернуть его к жизни, но при этом не вызвать сердечного приступа. Прошло минут пять или десять, он блевал, отплевывался и бормотал «ой нет, ой нет-нет-нет», а затем я помог ему подняться с пола и усадил на бортик ванны, откуда он – как был в трусах – скользнул в воду не хуже, чем аквалангист – с катера.