«Эффективность» – одно из любимых слов смешанной тирании или «управляемой демократии» времен Владимира Путина. После того, как после окончания турбулентных 90-х бывший офицер КГБ Путин стал в 2000 году президентом страны, вернулись некоторые составляющие жизни СССР – преклонение перед властью, военные парады, контроль над информацией в СМИ. В 2012 году Путин говорил о создании новой, возглавляемой РФ, организации «от Лиссабона до Владивостока» ³⁶, которая придет на замену Евросоюзу. По совету философа Александра Дугина Путин назвал эту организацию Евразией. В 2014-м 52 процента россиян одобрительно относились к Сталину, что свидетельствует о том, что Homo Sovieticus пережил СССР.

В отличие от Сталина Путин говорит не о марксизме, а о национальной гордости и культурном консерватизме. Он ведет себя не так жестко, как Сталин, сохраняя видимость свободы слова и политической оппозиции. Цель путинского авторитаризма – не полный, а эффективный контроль. В одном из своих последних интервью 2005 года, незадолго до смерти, реформатор Александр Яковлев назвал «болезнью» стремление россиян иметь сильного вождя, а также сожалел о возвращении к системе централизованного государства в ущерб здоровому обществу. «Наверху – государство, которое мы исправно укрепляем. Под ним общество болтается. Хочу – сделаю из него гражданское, хочу – полугражданское, хочу – просто стадо. Это… у Оруэлла хорошо описано»³⁷. Да, и Хаксли тоже неплохо выражался.

Когда журналист и кинематографист Питер Померанцев начал в 2006 году работать на российском государственном ТВ, он увидел, как на нем совмещают «шоу-бизнес, пропаганду, рейтинги и авторитаризм»³⁸. В то время на формирование политики страны в сфере медиа большое влияние оказывал Владислав Сурков – бывший директор театра и PR-менеджер, который в качестве действительного государственного советника РФ определял «язык и категории, которыми думает и чувствует страна»³⁹. Название книги Померанцева о России при Путине и Суркове перефразирует известную формулировку Арендт о тоталитаризме и правде: «Ничто не правда. Все возможно». Специалист по России журналист Люк Хардинг называет такую ситуацию «край версий»⁴⁰.

Это уже новый вариант оруэллианизма. Для поколения Оруэ лла Большая Ложь казалась настолько абсурдной, что ее можно было навязывать людям только при помощи экстремального контроля тоталитаризма. Но в XXI веке это уже не обязательно. Историк Анна Эпплб аум писала в 2018-м в опубликованном в The Atlantic эссе: «Никто не требует веры в какую-либо систему идеологии, следовательно, не нужны ни насилие, ни террор полиции. Никто никого не заставляет верить в то, что черное – это белое, или в то, что колхозы добились 1000-процентного увеличения производства сельхозпродукции»⁴¹. На смену всему этому пришла «ложь среднего масштаба» – «все они призывают своих последователей хотя бы временно, но быть ангажированным альтернативной реальностью».