И все-таки я пытаюсь отвечать на вопросы, причем доброжелательно, всякий раз напоминая себе, что истинной поэзии не повредит обсуждение, что того, кто любит поэзию, может интересовать и критика, и что в конце концов надо же вознаградить человека за проявленный им интерес.

Для меня самые тяжкие вопросы всегда те, которые непосредственно обращены к общим, а не частным аспектам моего творчества. Например, иногда меня спрашивают, чувствую ли я, что мои стихи значительно изменились в смысле стиля и авторской позиции, чувствую ли я, как прохожу через определенные этапы развития. В такие минуты я всегда начинаю завидовать поэтам более целеустремленным и последовательным. Я завидую Эзре'Паунду, все литературное бытие которого можно рассматривать как серию продуманных рецептов для искусства и общества.. Я завидую доктору Уильямсу*, с его ясно выраженными, совершенствующимися эстетическими теориями, его цеутомимым экспериментом в области метрики. Я завидую Йейтсу, любой поэтический сборник которого обладает убедительным и, как мне кажется, активно убеждающим единством представлений.

Такие поэты всегда знают, каковы их намерения, когда и каким образом их творчество претерпевает изменения. То, что я сам весьма редко могу сказать о себе подобное, вйушает мне ощущение собственной безответственности и, безусловно, пассивности, хотя более мягко это можно бы назвать «непосредственностью». Мера моей поэзии, как явствует из моего опыта, не «Избранная лирика», которую, возможно, я как-нибудь опубликую, не авторский томик, не серия или просто несколько стихотворений в одном томе; мера поэзии для меня—отдельное стихотворение. Каждое стихотворение у меня автономно, по крайней мере мне так кажется, пока я пишу, и выражает мое усилие выплеснуть присущее мне в данный момент ощущение предмета. Именно поэтому я часто трачу годы на одно стихотворение. Ни один из моих стихов никогда не замышлялся как эксперимент в области техники стихотворчества; форма моего стихотворения традиционна, она решена новаторски, образуется естественным образом по мере развития стихотворения, как часть того, что я хочу высказать. Никогда стихотворение у меня не начинается с формулирования полностью осознанной мысли; думаю, что мысль должна вызреть именно внутри стиха, посреди настроений и звуков и важнейших для поэта частностей. Как-то Роберт Фрост сказал, что рождение стиха напоминает начало влюбленности, и я представляю себе это точно так же: когда мы влюбляемся, нас неудержимо что-то влечет, но мы еще не можем определить, что ж.е именно.