– У нее тяжелый день.
– Эта статья в «Лайф»… могу себе представить. А где твоя няня?
– Гарриет скоро придет. – Она застеснялась, опасаясь, что сейчас скажет не то. – Уэйкли, хочешь с нами поужинать?
Он ответил не сразу. Если бы тяжелые дни требовали особого режима питания, он бы всю жизнь питался одними брауни.
– Я никогда не заявляюсь без приглашения, Мэд. Просто хотел удостовериться, что у вас все спокойно. Мне очень неприятно, что я не сумел тебе толком помочь с этим фамильным древом, но горжусь твоей самостоятельностью. Ты написала свой семейный портрет широкими, честными мазками. Семья не сводится к биологии.
– Я знаю.
Он обвел глазами небольшую комнату, заставленную книгами, и остановил взгляд на эрге.
– А вот и он, – удивленно произнес Уэйкли. – Гребной тренажер. Я такой только в журнале видел. Твой папа был мастером на все руки.
– У меня и мама – мастерица на все руки, – провозгласила она. – Мама превратила нашу кухню в настоящую…
Но не успела она показать ему лабораторию, как Элизабет объявила с экрана, что вернулась в студию.
– Одно из моих любимых свойств кулинарии – это ее изначальная полезность, – говорила она, подсыпая в тесто муку. – Готовя еду, мы не просто создаем вкусные блюда, мы создаем нечто такое, что дает энергию нашим клеткам, нечто такое, что поддерживает в нас жизнь. Это в корне отлично от того, что создают некоторые другие. Например… – она выдержала паузу, щурясь прямо в камеру, – журналы.
– Бедная твоя мама. – Уэйкли покачал головой.
Тут со стуком распахнулась дверь черного хода.
– Гарриет? – окликнула Мэд.
– Нет, солнышко, это я. – В голосе матери звучала усталость. – Освободилась пораньше.
Уэйкли застыл:
– Твоя мама?
Он не был готов к встрече с Элизабет Зотт. Мало того что его занесло в дом, где прежде жил Кальвин, так теперь ко всему прочему здесь проживала женщина, которой он даже не смог дать утешения на похоронах Эванса. Известная атеистка-телеведущая. Чья персона недавно украсила собой обложку журнала «Лайф». Только не это. Надо скорее уносить ноги, пока она не застала взрослого мужчину наедине с ее дочкой в пустом доме. Боже! О чем он только думал? И как его угораздило попасть в такой переплет?
– Счастливо, – шепнул он Мэд, разворачиваясь к парадному входу. Но не успел он отворить дверь, как к нему подбежал Шесть-Тридцать.