— Ты почему здесь оказался? — спрашивает она, и я мигом отрываю взгляд от книги.

Не припомню, чтобы за все годы амбулаторного лечения Кейт хотя бы раз сама завела с кем-нибудь разговор.

Мальчик, с которым она вступила в беседу, не намного старше самой Кейт, ему, наверное, лет шестнадцать против ее четырнадцати. У него пляшущие карие глаза, поверх лысой головы надета кепка с длинным козырьком.

— Тут бесплатные коктейли, — отвечает он, и ямочки у него на щеках углубляются.

С усмешкой глядя на пакет с тромбоцитами, которые в нее вливают, Кейт говорит:

— Счастливый час.

— Я Тейлор. — Он протягивает руку. — ОМЛ[35].

— Кейт. ОПЛ.

Парнишка присвистывает и изгибает брови:

— О! Это редкость.

Кейт ерошит рукой короткие волосы:

— Разве не все мы тут такие?

Я удивленно наблюдаю за милой сценой. Кто это флиртует? И что случилось с моей маленькой девочкой?

— Тромбоциты, — произносит Тейлор, тщательно изучив этикетку на пакете с капельницы. — У тебя ремиссия?

— По крайней мере, сегодня. — Кейт смотрит на стойку с его капельницей, там висит говорящий сам за себя черный пакет, в каких скрывается «ситоксан». — Химия?

— Да. По крайней мере, сегодня. Так-то, Кейт.

Как бывает с шестнадцатилетними подростками, он напоминает худого поджарого щенка с костистыми коленями, толстыми пальцами и выпирающими скулами. Парнишка складывает на груди руки, мышцы напрягаются, я понимаю, что он делает это намеренно, и пригибаю голову, пряча улыбку.

— Чем ты занимаешься, когда не находишься в больнице Провиденса? — спрашивает Тейлор.

Она задумывается, а потом изнутри наружу лучом света пробивается улыбка.

— Жду, когда случится что-нибудь и мне придется вернуться.