— Если ваш комитет разделяется во мнениях, кто тогда принимает окончательное решение, что будет сделано?

— В случае с Кейт, так как она еще несовершеннолетняя, ее родители.

— При обсуждении комитетом методов лечения Кейт затрагивался ли вопрос о том, какому риску подвергается донор?

— Это не было предметом дискуссии…

— А как насчет согласия донора Анны Фицджеральд?

Доктор Берген сочувственно смотрит на меня, и это еще ужаснее, чем если бы он считал меня низким человеком хотя бы за то, что я осмелилась подать этот иск.

— Это не требует обсуждения, — качает головой врач, — ни одна больница в стране не станет забирать почку у ребенка, который не хочет быть донором.

— Значит, теоретически, если бы Анна воспротивилась этому решению, то дело, скорее всего, оказалось бы на вашем столе?

— Ну…

— Дело Анны оказалось на вашем столе, доктор?

— Нет.

Кэмпбелл приближается к нему:

— Можете вы объяснить нам почему?

— Потому что она не пациент.

— Правда? — Адвокат вытаскивает из портфеля стопку бумаг и передает их сперва судье, затем доктору Бергену. — Это медицинская карта Анны Фицджеральд из больницы Провиденса, где собраны сведения за последние тринадцать лет. Почему они там накопились, если она не была пациенткой?

Доктор Берген быстро просматривает документы и заключает:

— Ей проводилось несколько инвазивных процедур.

«Давай, Кэмпбелл», — мысленно подбадриваю я своего адвоката. Хотя я и не из тех, кто верит в рыцарей на белых конях, которые приходят на помощь попавшим в беду девицам, но ситуация немного похожая.

— Не кажется ли вам странным, что за тринадцать лет комитет по медицинской этике ни разу не собирался для обсуждения того, что делалось с Анной Фицджеральд, учитывая толщину этой медицинской карты и сам факт ее существования?

— Мы полагали, что она по собственному желанию выступает в качестве донора.