— А как поживает наш Роджер? — спросили они уже через минуту.
— ВАШ, — я выделила это слово, — Роджер родил. Теперь ее зовут Лапочка.
— Ого! Вот это да! А поглядеть можно?
Мне бы отказаться, но под моим присмотром ничего не могло случиться. Крольчата уже большие. Детеныш Лапочки открыл глаза и пробует вылезать из гнезда, малыш Молли немного отстает, но ведь он и младше на четыре дня! Предупредив, чтобы никто никого не трогал без моего разрешения, я провела экскурсантов в крольчатник.
Малыши вызвали бурю живейшего восторга. Ребята топтались около клеток, заглядывали в них по очереди, то и дело требовали, чтобы я достала крольчат и показала им. И я не устояла. Предупредив еще раз, чтобы не тянули рук — погладить, я открыла клетку Лапочки.
Ее малыш как раз вылез из гнезда. Напуганный светом и шумом, он заметался и… вывалился на пол.
Я поспела первой и подхватила его на руки. Он тут же завизжал неожиданно пронзительно и стал отчаянно вырываться, словно я причинила ему страшную боль. Опасаясь, что и в самом деле помну, я вернула его в гнездо и поспешила вывести ребят, иначе они и к Молли уговорят меня заглянуть.
Это посещение не прошло даром для Брыкина, как мы успели окрестить крольчонка. При падении у него что-то повредилось, и через несколько дней у малыша отнялись задние лапки. Он не мог передвигаться, и его пришлось забить. Что же до единственного сына Молли, то ему повезло больше — он вырос в прекрасного крольчонка, темно-серого и совершенно не похожего на своих родителей.
Недолго убивалась после потери Брыкина и Лапочка. Через несколько дней после этого она благополучно родила еще семерых угольно-черных детенышей. И всех выкормила.
Эпилог Еще не конец
Еще не конец
Вот и закончилась целая глава жизни. Все было за десять лет — и встречи, и разлуки. Жизнь — штука сложная, трудно обойтись без потерь. Многие ушли навсегда, другие изменились так, что приходится узнавать их заново.
Кому-то может показаться, что в моей работе слишком много потерь — животные умирают, люди исчезают без следа. И действительно, порой кажется, что смертей больше, чем рождений, но, повторяю, жизнь сложная и противоречивая вещь. В ней, как в известной пословице, «свято место пусто не бывает». Природа не терпит пустоты, и не стоит чересчур горевать о потерях. Истории закончились, но не кончается главная — повесть о живом уголке одной из многих станций юннатов, еще существующих в городах.
Входящих в ворота взрослых и детей больше не встречают собаки — предмет опасений одних и радости других, и вряд ли когда запищат под крыльцом теплицы щенки. Но старый Джульбарс и осмелевший за последний год Рыжий все еще живут, не собираясь покидать этот мир. Не считая нужным афишировать свое существование, они дремлют на кучах опилок под яблонями и оживают, только когда выпускают побегать Барса и он оглашает окрестности басистым лаем.