Воспользовавшись приступом подагры, постельным режимом и свободным временем, виднейший либерал, бывший премьер-министр Вильям Юарт Гладстон взялся за перо и написал бичующий памфлет «Ужасы в Болгарии и восточный вопрос», переведенный на много языков. Автор обличал в нем не только обветшавшее турецкое господство на юго-востоке Европы, но и его покровителей на берегах Темзы: парламент поздно приступил к обсуждению больного вопроса и уделил ему мало внимания, «приближалось время спортивного календаря, на который никто не смеет посягнуть», – иронизировал автор, намекая на пристрастие парламентариев к охоте на лис. В итоге «Великобритания оказалась морально ответственной за самые низкие и черные преступления, совершенные в нашем столетии». Появление в турецких водах эскадры ее величества в двадцать вымпелов (включая вспомогательные суда) мир расценил как покровительство султанскому режиму. Гладстон добавлял и кое-что другое: флот расположился наилучшим образом для того, чтобы в случае распада Османской империи захватить самые лакомые куски[671]. Он доказывал, что если в умах балканцев укрепится убеждение, что «Россия – их опора, а Англия – их враг», то Россия станет хозяином будущего Восточной Европы. «Правительство ведет в высшей степени неразумную игру». Общественность начинает опасаться, что отстаивание неприкосновенности султанской державы, чем занимается кабинет, означает для Турции возможность «безнаказанно творить безмерные дикости и удовлетворять разнузданные и бесовские страсти». Рогатки, расставленные кабинетом на пути российских предложений о реформах, играют на руку Петербургу и открывают для него путь к войне. Заканчивался памфлет на гневной ноте: пусть османские власти «со всеми своими пожитками» уберутся из провинции, которую они «опустошили и над которой надругались». Это единственное, что осталось сделать «во имя памяти толп убитых, поруганной чистоты матрон, девиц и детей, во имя цивилизации, которую попрали и опозорили, во имя законов Господа или, если хотите, Аллаха и общечеловеческой морали»[672].

Гладстон не был одинок в своих воззрениях. Даже отдельные сторонники правительства их разделяли и помышляли о создании зоны, пояса, барьера (как бы их ни называли) из балканских стран, отделив их от России. Они рассчитывали воздвигнуть преграду ее влиянию, пойдя в определенной степени навстречу пожеланиям народов, способствуя созданию на Балканах государственных образований и укрепляя в них свои позиции.

Реальная обстановка не способствовала претворению в жизнь подобных замыслов, неудача болгарского восстания, трудное положение боснийцев и герцеговинцев, поражение сербов в войне с Высокой Портой показывали, что внутрибалканских сил недостаточно для достижения успеха. И, главное, эти силы не собирались удовлетворяться ограниченным самоуправлением в составе Османской империи, а рвались к независимости. Откровенные защитники Порты в британском истеблишменте занимали влиятельные, если не сказать господствующие позиции. Их взгляды выражал посол в Константинополе сэр Генри Эллиот: «На обвинения в слепой приверженности к туркам я отвечу, что мое поведение определялось всегда не сентиментальной склонностью к ним, а твердой решимостью в меру своих сил отстаивать интересы Великобритании. Я разделяю убеждения выдающихся государственных деятелей, определявших нашу внешнюю политику, что эти интересы настоятельно требуют предотвратить распад Турецкой империи. Создается впечатление, что ныне мелкие политики и лица, позволяющие себе, под воздействием чувства возмущенной гуманности, забыть о фундаментальных вопросах. Мы можем и даже должны негодовать в связи с чудовищной жестокостью, с которой было подавлено недавнее болгарское восстание; но для Англии существует настоятельная необходимость предупредить пагубные для нее события, независимо от того, 10 или 20 тысяч людей погибли в ходе подавления»[673]. Граф Дерби ответил на депешу посла мягким упреком ее автору: «Никакие политические соображения не оправдывают терпимости к подобным актам». Иначе реагировал Дизраэли, он сделал выговор не Элиоту, а маркизу Солсбери за его примирительную позицию на недавней конференции в Стамбуле: «Солсбери во власти предрассудков и не понимает, что его послали в Константинополь для того, чтобы не пустить туда русских, а вовсе не для того, чтобы создать идеальные условия для турецких христиан»[674].