материнских забот ‹…› в свое время хватило только на то, чтобы родить дочь, придумать ей замысловатое имя и через полгода сдать на попечение бабушки. ‹…› Раза три в году Александра приезжала навестить дочь и в такие, как сейчас, минуты, держа свою Эдвардочку на коленях и умиляясь ею, думала про себя, что она все же не плохая и любящая мать и что ей удалось примирить биологические инстинкты с общественными запросами[1158].

Напротив, Ирина, уходя от мужа, обвиняет в несчастливом браке именно его и их общую неспособность противостоять тенденциям эпохи:

Пока существует половой инстинкт, брак существует для деторождения и сообщества. Отсутствие одного из этих условий делает его несчастным и неверным. Детей мы оба не захотели иметь. Я по недомыслию, ты, конечно, по расчету… От тебя зависело сделать наш брак таким или иным. Ты выбрал без детей и с обоюдной самостоятельностью. Ну последнее, правда, предопределилось эпохой[1159].

Пока существует половой инстинкт, брак существует для деторождения и сообщества. Отсутствие одного из этих условий делает его несчастным и неверным. Детей мы оба не захотели иметь. Я по недомыслию, ты, конечно, по расчету… От тебя зависело сделать наш брак таким или иным. Ты выбрал без детей и с обоюдной самостоятельностью. Ну последнее, правда, предопределилось эпохой[1159].

В этом контексте «предопределения» очень важны слова лирического героя И. Катаева об эпохе, о восстановлении традиционной семьи, о «настоящей любви» как о соединяющей силе, способствующей возрождению разрушенной страны:

…это был первый в нашей жизни брак ‹…› после стольких лет мужского одиночества и заброшенности. ‹…› В то время только начинала расти та волна настоящих любовей, женитьб и поспешных деторождений, которая потом могущественно пошла по всей России, опоминающейся от войн, голодовок и бродяжеств. Эта волна подчинила единым срокам разрозненные прежде судьбы[1160].

…это был первый в нашей жизни брак ‹…› после стольких лет мужского одиночества и заброшенности. ‹…› В то время только начинала расти та волна настоящих любовей, женитьб и поспешных деторождений, которая потом могущественно пошла по всей России, опоминающейся от войн, голодовок и бродяжеств. Эта волна подчинила единым срокам разрозненные прежде судьбы[1160].

Казалось бы, И. Катаев, политработник в Гражданскую, большевик, начинавший как поэт «Кузницы», должен был бы придерживаться более типичных для молодежи тех лет взглядов на семью и любовь как на «пережитки» прошлого, но его творческая философия выражена в «триаде» его первой книги прозы, в которую вошли повести «Поэт», «Сердце», «Жена» (1928), где в основе поэтического и эмоционального были женщина и семья. Надя, жена Журавлева, главного героя повести «Сердце», хотя и забросила дом, став ответственным работником, все равно остается для мужа «счастливым, милым облаком»[1161].