«Кто весел, тот смеется,

кто хочет, тот добьется,

кто ищет, тот всегда найдет!!!»

(из фильма «Дети капитана Гранта»).

Это теперь мой девиз. Под ним я намереваюсь пройти всю эту четверть, весь этот год. Присоединяйся ко мне ‹…›! Ведь мы с тобой всегда были вместе, заодно. Бодрость прежде всего![1513]

Насчет «переодеться в мальчика» — это случилось с ее младшей сестрой в самом раннем возрасте, и тут, конечно, ответственность за перемену гендерной идентификации лежит прежде всего на ее родителях. Вот отрывки из разговора с этой женщиной 1928 года рождения:

Родители ждали мальчика. Мое первое воспоминание — меня, одетой в мальчиковый костюмчик. Помню, мы ехали в Детское Село, я сидела у окна. Меня спросили: — Ты кто? Я ответила: Я — мальчик Вова, — и я себя очень долго воспринимала как мальчика. В трудных случаях сама себе внутренне говорила: «Ну, Вовка, держись!» Сестра ехидно смеялась надо мной, когда заставала глядящейся в зеркало. Волосы были густые и длинные, ужасное деяние — расчесывать. Я ненавидела косички. Если платье было с рюшечкой, то сестра — а она была главным авторитетом — относилась к этому презрительно. Когда я стояла перед зеркалом, рожи корчила, она говорила: «Ну, ты — мещанка, ты барышня. Хочешь из себя кисейную барышню изображать». Слово «барышня» или «кисейная барышня» — это было в кругу пионеров или даже октябрят позорно. Мне внушали, что быть барышней — это буржуазные отрыжки. Когда папин коллега (в 1941 году, девочке тогда было 13 лет. — Н. М.) назвал меня барышней, это было как удар под дых, как самое последнее унижение. Я ответила: «Я не барышня, я — товарищ», — чем очень его обескуражила. Меня и моих девчонок и мальчишек воспитывали в стиле Гайдара. Когда я приехала на работу в тайгу, мы разговорились с товарищами из Таллина. Какая у кого семья была. Меня в семье воспитывали в стиле Гайдара. Я общаюсь со своими бывшими одноклассницами из седьмого класса: мы ржали над всякими проявлениями сентиментальности, женственности. Мама меня учила зашивать и делать швы стежками. Я до сих пор зашиваю с трудом. У нас в классе была девочка очень красивая, красилась, стала беременной. Это был 9-ый класс после блокады. С 43-го года, когда офицеры стали носить погоны, Сталин дал понять, что у нас не просто страна, а империя. После войны, после того, как девочки стали носить формы, ввели раздельное обучение. Объяснили девочкам, что они — девочки, а мальчикам, что они — мальчики. А до этого — «военная тайна», все одинаковые[1514].

Родители ждали мальчика. Мое первое воспоминание — меня, одетой в мальчиковый костюмчик. Помню, мы ехали в Детское Село, я сидела у окна. Меня спросили: — Ты кто? Я ответила: Я — мальчик Вова, — и я себя очень долго воспринимала как мальчика. В трудных случаях сама себе внутренне говорила: «Ну, Вовка, держись!» Сестра ехидно смеялась надо мной, когда заставала глядящейся в зеркало. Волосы были густые и длинные, ужасное деяние — расчесывать. Я ненавидела косички. Если платье было с рюшечкой, то сестра — а она была главным авторитетом — относилась к этому презрительно. Когда я стояла перед зеркалом, рожи корчила, она говорила: «Ну, ты — мещанка, ты барышня. Хочешь из себя кисейную барышню изображать». Слово «барышня» или «кисейная барышня» — это было в кругу пионеров или даже октябрят позорно.