– Ну?

– Необрезанный… Права отняли. Ладно, пошли. Ужин готов уже.

Суннат поставил перед ним тарелку с лагманом.

– А туда что, только мусульман пускают? – спросил Никита.

Он всё думал о том. Даже голод куда-то ушел.

– Всех пускают, не всех выпускают, – ответил Сурат, он уже приступил к лагману.

– Зачем гостя пугаешь? – строго сказал Рахим.

Сурат промолчал и стал с шелестом втягивать лагманную лапшу.

– Просто там свои порядки.

– А крестик сойдет? – спросил Никита и запустил пальцы в горловину.

– Да ты ешь, ешь, остывает, – сказал Рахим.

Рядом на курпачу присел Суннат и тоже занялся лагманом. Вкусный лагман.

– Я вот так понимаю, – говорил Рахим, водя пиалой по клеенке, – обрезание – это что? Это боль. Когда очень больно. Правильно?

Сурат уже откинулся к стене, и на лице его ничего, кроме пищеварения, происходившего внутри его, не отражалось. Суннат мыл во дворе посуду.

– Мужчина должен пройти через боль. Именно там, где больнее всего. С этого становится мужчиной. С этого идет его путь… Спать уже будешь?

– Наших подожду.

– Да работают сейчас твои «наши», говорю. Ездят, снимают.

– Ночью?

– Не волнуйся, не пропадут. У нас тут не Бермудский треугольник. Наоборот…