Шел две тысячи восьмой год. Четвертый год, как отец Максим служил настоятелем на этом приходе. Приход был самым северным в епархии, этим только, наверное, и мог похвастаться. А самому отцу Максиму, получается, тогда тридцать четыре было или в районе того. А сколько было теще… Много; можно, конечно, уточнить.

И вот стала теща умирать. Доктор посидел с отцом Максимом на кухне, выпил травяной чай и ушел. Отец Максим закрыл за ним дверь и погасил свет. Ночью он просыпался, слушал ветер и хриплые тещины стоны.

Было пару жарких дней, а тут вдруг под утро снег. Смотрит отец Максим на снег и не замечает. Даже обычную утреннюю пробежку вокруг храма отменил. А так бегал, при любых ветрах; люди уже знали – батюшка бегает. Умыться, почистить зубы, бороду причесать, и вперед, в спортивном костюме. А сегодня не побежал, и не из-за снега. Снег что? Снег растает.

Еще раз глянув в окно, отец Максим пошел по коридору и мягко постучал в тещину дверь. В комнате было полутемно, светила лампадка и горела настольная лампа на журнальном столике, на который обычно ставили еду для лежачей. Возле лампы с книжкой посапывала Вера Петровна; при появлении отца Максима подняла голову.

– Ну что? – перекрестил ее, потом неподвижно лежавшую тещу.

– Всё на своем.

Отец Максим присел перед кроватью и поглядел в серое тещино лицо. Теть Надя приоткрыла глаза, посмотрела на отца Максима и произнесла что-то гортанное.

– Теть Надь, а по-русски, а? никак? – Отец Максим погладил ее сухую холодную руку.

Теща снова поглядела и устало, через силу, сказала что-то более длинное и такое же непонятное и закрыла глаза.

Отец Максим поднялся. Он был в спортивных штанах и белой домашней футболке.

– Вот так всё и говорит, на своем, – зевнула Вера Петровна. – Только по жестам понимаю.

Дав обычные поручения, отец Максим ушел к себе облачаться. Нужно будет сходить на приход, поглядеть, как там всё, вывести машину и – в город. Три с половиной туда, три с половиной обратно, если с трассой повезет.

Отец Максим быстро натянул рясу, ощупал себя, всё ли взял. Раньше до двери его Машка провожала, потом, когда Машки не стало, теть Надя. Напоминали ему: а это взял? а то? Теперь один стоит, карманы проверяет. Ключи. Мобильник… Фотка Машкина, где с веслом сидит. Поглядел в конец коридора, на полоску света из тещиной комнаты. Крутанул колесо висевшего велосипеда, перекрестил всё и вышел.

В городе надо будет в епархию, на склад, за свечами и прочим. Список в левом кармане. С отцом Михаилом повидаться, он обещал вроде помочь с ними, с цыганами.