Нет, ничего похожего на цыган. В девяностые еще часто их в городе встречал. А потом испарились, хоть иди и аукай их. Эх, кай ёнэ, кай ёнэ…

Он стоял в храме, у Одигитрии, и тихо молился. Служба давно кончилась, в пределе шел молебен, рядом тихо мыли полы.

Отец Михаил подошел сзади, подождал, когда отец Максим окончит и приложится. Дернул его по семинарской привычке за рукав.

– Здравствуй, отец Макс.

– Здравствуй, отец Миша.

Поцеловались.

От отца Михаила приятно пахло жареной рыбой; из трапезной, видно, был. Отец Максим вспомнил, что не обедал, и поскучнел.

– А то давай, перекусишь, – предложил отец Михаил, когда выходили из храма. – Я с тобой посижу.

Отец Михаил был, как всегда, красив и благообразен; первая седина и полнота ему только шли. Тоже семинаристом на Машку глядел, ходил перед ней, как павлин…

– Да не, – мотнул головой отец Максим, – мне еще на Горку.

– Отцу Терентию поклон.

– Наверное, даже заходить не буду. Звонили уже: меня звала.

Отец Михаил поднял брови.

– Имя мое называла, – пояснил отец Максим, – а дальше всё – на цыганском.

Хотели присесть, но скамьи были еще мокрыми.

– Не удалось узнать? – перешел отец Максим к главному.

Отец Михаил красиво помотал головой:

– Троих нашел. Одного с Вещевого, еще двоих… Цыганского ни один не знает.

– Понятно, – сказал отец Максим.