Снова в сон повело. Отец Максим зевнул и почесал бороду. Трасса шла нормальная, местами уже подсохшая, и машин не так чтоб очень. Такую трассу он любил.

Попробовал разную музыку. Хотел группу «Несчастный случай», но вспомнил, как отец Терентий отчитал за нее, когда прошлый раз подвозил… Целую беседу провел, какую музыку священник обязан слушать. Он, конечно, и так это знал.

Подумав, поставил цыганский хор. Тоже не душеполезное. Но хоть их язык послушает, в голове что-то, может, зацепится; прости, отец Терентий. Да и ехать с цыганами веселее. «Кай ёнэ, кай ёнэ…»

…А отец его тогда поддержал, с Машкой. Не так чтобы прямо: «Женись», а… Отец у него сам из поволжских немцев, если что. Но православный и всё такое.

В самом конце девяностых они все уехали в Германию, с братом. Квартиру продали, и всё, ауфидерзейн. И на Машкины похороны никто не прилетел. Да он и не ждал вообще-то.

Два года назад ездил к ним, первый раз отпуск использовал. Что сказать? Всё красивое, чужое и невкусное. Только колбаски и пиво, это да. Но он даже по молодости к пиву был так, без фанатизма: пиво – и пиво. Водка, если что, честнее. И вообще, алкоголь – не его песня; да и к мясу тоже спокоен. Поел пару раз эти колбаски и по теть-Надиным борщам заскучал.

Походил он там, погулял. В замок их сходил: замок – и замок, всё на немецком. А у него весь немецкий: «Айн-цвай – полицай». Родители тоже говорят с ним, как будто себя с немецкого переводят. Не то что речь, а общее мышление, особенно мать. Как будто не кассиршей на мясокомбинате, а со здешним герцогом всю жизнь в замке сидела. И ест отец Максим неправильно, и ванной пользуется не так.

Под конец пошли уже разговоры, не думает ли он сан с себя снять… нет, не прямо снять, он не так понял… но может, есть такая церковь, где батюшкам второй раз жениться дозволяется. Мать это всё ведет, отец сидит, молча пиво с сухариками. Не постаревший, а какой-то такой. А матери внуков хочется, ясен пень. Младший-то живет отдельно, то с одной немкой, то с другой. Футболист, одним словом. Мать его учить, а он дверью хлоп и к себе. А отцу Максиму деваться некуда, раз в гости приехал, терпи. Тоже, кстати, с братом пробовал поговорить, насчет образа жизни…

Короче, побыл у них дней девять, поцеловал их всех и уехал. А на приход вернулся – всё родное. И запахи, и даже строительный мусор, который за его отсутствие так и не убрали, и тот родной. Про теть Надю и говорить нечего. Платье ей привез.

В городе следов снега почти уже не осталось, только мокрые деревья и лужи. У бывшего ЦУМа чуть притормозил; лет шесть назад окружили его здесь две цыганки, «позолоти ручку…» Ничего им, конечно, не позолотил. А теперь бы не то что ручку… Лишь бы с языком помогли.