Х и р у р г. Да, ничуть не хуже. Почему же именно я? Почему не кто-нибудь другой?!

С е р а ф и м а. Ты прав.

Х и р у р г. Вот видишь…

С е р а ф и м а. В самом деле, почему ты? С какой такой стати?

Хирург растерянно смотрит на нее.

Что из того, что у человека редкостный талант? Это его личная собственность, и он вправе даже запереть ее на амбарный замок. Хочу — делаю операции, хочу — нет.

Х и р у р г. Сима!

С е р а ф и м а. Он не желает больше мучиться, глушить коньяком свои сомнения, казниться и не спать ночами.

Х и р у р г. Черт побери, это надо испытать, чтобы…

С е р а ф и м а. Да-да, он просто издерганный, смертельно уставший в борьбе с самим собой человек. И его большой талант — его большое несчастье. Понимаете, бывает, оказывается, и так: талант — несчастье.

Х и р у р г (он поражен этой мыслью). Никогда не приходило в голову… Может быть, и так, может быть…

С е р а ф и м а. А вы, те, кто безоглядно верили в него, как даже в господа бога не верят… Я вам что-то скажу под большим секретом. Человек этот когда-то ради собственного спокойствия готов был пожертвовать будущим сыном. И легко отказался от личного счастья. Почему же вы хотите быть ему ближе, дороже? По какому такому особому праву?

Х и р у р г (потрясенно смотрит на нее). Какая жестокость! Ты не в своем уме, Серафима…

С е р а ф и м а. Нет, ты просто помог мне сейчас понять нечто очень важное… Зачем тебе вдруг понадобился Женя?