М а р а т (подходит к стенду). Наша ровесница, вчерашняя студентка Лина Горбач стала в подполье разведчицей. Потом связной. С листовками, картами, медикаментами пробиралась к партизанам. Переправляла туда бежавших из плена…

С о н я. Да, для виду шла менять вещи в деревню.

М а р а т. Комсомолка. Долг перед Родиной. Ненависть к захватчикам. Вроде бы все ясно, Костя?

К о с т я. А разве — нет?

М а р а т (Соне). Лина сама выбрала подполье? Сама?

С о н я (растерянно). Не скажу, как-то не задумывалась.

М а р а т. К чему эту девушку готовила вся ее прежняя жизнь? Не понимаете? Сознавала она заранее, на что идет? Или ее неумолимо толкнуло потом? Что?

Л е н а. Да, как такое случается? Жил себе человек, попал в невыносимые условия, терпел, мирился с чем-то, и вдруг — больше не могу, не хочу!

Р и м м а. Подумать только, — всякий раз просыпаться с мыслью: «А если это мой последний день?»

Л е н а. Для меня, ребята, каждый день… Не умею я выразить.

К о с т я. Подарок судьбы?

Л е н а. Праздник! Открыла утром глаза — весь мир ждет меня, радуется, приветствует… Может, и эта Лина так чувствовала? А тут — война, немцы, выбор!

К о с т я. Какой выбор, какие колебания, когда все ясно?

М а р а т. Ты ведь всегда, Костя, с кулаками за правое дело?

К о с т я. Ну, случилось… в первый раз. С кем не бывает?

М а р а т. Ссориться с самим деканом? Да еще на бюро? Пусть уж другие. Комсорг, например. А товарищ ничего, просидит один семестр и без стипендии!

К о с т я. Не знал же я, что он болел. Думал — «сачкует».