VII

Ощущая неприязнь и непричастность к своему, местному, т. е. в данном случае к русскому/советскому, а то и просто вражду (вплоть до плохо скрываемой или даже неприкрытой радости по поводу поражений в Крымской, Японской, Первой мировой, Великой Отечественной, «холодной» войнах) интеллигенция – русская и советская – саму историю своей страны писала с негативных, антисистемных позиций – как историю революционной, освободительной борьбы себя любимой от царизма/ тоталитаризма. В результате ошельмованными и оболганными оказывались наиболее сильные личности русской истории и государственности, крепившие державу (например, лучший русский царь Николай I) и курился фимиам тем, кто ее не укреплял (как минимум), а то и просто был записным русофобом (Александру I и особенно Александру II «освободителю»). Ну а героями назначались борцы с государством – декабристы, народовольцы, большевики, диссиденты, наделявшиеся высокими моральными качествами (в СССР в 1970-е годы в театре «Современник» даже шел цикл спектаклей – «Декабристы», «Народовольцы», «Большевики»).

Интеллигенция более ста лет приучала: история нашего государства – это история борьбы с ним, и это главное. И борцам надо сочувствовать. В русской/советской/постсоветской интеллигентской традиции борцы с властью, будь то декабристы, народовольцы, большевики, а затем диссиденты проходят со знаком «плюс», автоматически получали высокую моральную оценку. Одни в большей степени, другие – в меньшей оказывались героями. Советская интеллигенция симпатизировала декабристам, в меньшей степени – народовольцам, которые были героическими фигурами для значительной части русской интеллигенции конца XIX в., и дореволюционным, якобы чистым, большевикам, которых незаслуженно поставил к стенке плохой Сталин. В постсоветское время большевиков, естественно, вычеркнули из списка, в котором, однако, остались народовольцы и особенно декабристы, а «культурными героями» стали диссиденты.

А, собственно говоря, почему? Почему чуть ли не императив – сочувствие диссидентам, народовольцам, декабристам? Почему не симпатизировать им, не полагать их дело правым – плохой тон? Только потому, что они выступали против власти, которую интеллигенция боялась, провозглашала плохой? Однако даже если власть отвратительна или просто плоха (кстати, это надо доказывать, ведь говорил же Пушкин, что правительство у нас единственный европеец), это еще не значит, что хороши и правы те, кто в оппозиции, кто борется с ней. Нередко они суть лишь изнанка власти, адекватная степени разложения последней. А поэтому порой противостояние происходило по принципу «игра была равна, играли два г…», только симпатизировать принято именно «борцам», а власти – ни-ни. Отсюда: «Николай Палкин», «столыпинский галстук» и пр. Не смущает и то, что «борцы», будь то, например, большевики или диссиденты, активно сотрудничают с внешними противниками страны, финансируются ими, нередко выступая в роли более или менее слепого агента и работая на подрыв и развал не только системы, но и страны. Такого, кстати, не потерпит ни одна демократия, даже самая демократичная власть не станет гладить по головке людей типа народовольцев, декабристов или диссидентов (ясно, что сделали бы с последними в демократических США).