Государство всеми тремя столпами опиралось на весьма отсталые регионы и институты; оно порядком устарело и отчасти напоминало типичное средневековое государство Европы. Имелись королевский двор, армия, церковь, при этом не были налажены регулярные управленческие механизмы: налоговая система была примитивной, образование, здравоохранение, связь отличались весьма слабо развитой инфраструктурой. Государство умело выполнять репрессивные функции, и авторитет его в целом признавался повсеместно, но из-за неразвитой инфраструктуры оно оставалось слабым. Идеологическую основу нашли в прошлом, а именно в расцвете эпохи Филиппа II: это был националистический миф о Hispanidad[47], о возложенной на Испанию священной миссии. Враги же у государства теперь появились новые. Это были поддерживаемые буржуазией регионалистские течения в высокоразвитых провинциях, а также мировые идеологии: либерализм, социализм, анархизм. Тем не менее старый режим имел некоторую поддержку новых людей — каталанских промышленников и баскских банкиров, для которых угрозой был агрессивно настроенный местный пролетариат и которые приветствовали идею органического единения («интегрального», если выражаться принятым в Испании термином) против регионализма.

Старое государство разлагалось, дробясь на лагеря, приходило в упадок, но процесс этот протекал крайне медленно. В 1880-х после смены режима и карлистских династических войн наступила относительная стабильность. Что до военных катастроф, то все они происходили где-то далеко, а в Первой мировой войне страна не участвовала. В отличие от остальных уже рассмотренных здесь стран, над Испанией не висело внешней угрозы, режим сильно состарился, но не утратил легитимности внезапно. В условиях мировых кризисов того времени мог выжить лишь этатизм, более консервативный и более слабый инфраструктурно по сравнению с уже рассмотренными в данной работе. Действительно, большинство исследователей именно живучестью старого режима в Испании объясняют относительную слабость там подлинно фашистских течений.

Еще более самобытный характер носил испанский «национализм»[48]. Будучи очень старым государством, Испания нигде, за исключением Африки, не вела с другими странами территориальных споров. Не было попыток территориального реваншизма, не было наплыва разъяренных беженцев (если не считать так называемых Africanistas, с которыми познакомимся позднее). Отношения с Францией и Португалией были добрососедскими (ситуация, характерная скорее не для центра, востока или юга, а для северо-запада Европы), кроме того, Испания не вступала в Великую войну. Отсюда популярная точка зрения, что националистические настроения не были достаточно сильны ввиду отсутствия внешней угрозы для страны. Пейн (Payne, 1962: 1), например, утверждает, что испанские фашисты (как и в других странах) могли бы заработать очки на международном конфликте, но у них вряд ли получилось бы его спровоцировать. Вот с этим утверждением мы согласиться не можем: верно, что большинство испанцев были людьми разумными и смирились с тем, что геополитически их страна движется к закату, и националисты (включая фашистов) почти не выказывали агрессии по отношению к другим народам. Тем не менее Испанию раздирали противоречия внутренние, а, как мы видели на примере других стран, рост органического национализма происходит не за счет внешнего, а за счет внутреннего конфликта. Поэтому испанские правые — как и в других странах — пытались мобилизовать массовый интегральный (органический) национализм против предполагаемых международных и сепаратистских врагов внутри страны. Националистические настроения в Испании были сильны, но они были направлены не вовне, а внутрь, а кроме того, носили не столько этнический, сколько политико-культурный характер. Органические националисты позже выступят с инициативой чисток, не этнических, но политических: они считали, что их враг представляет главным образом угрозу политическую (сепаратистскую или левацкую).