По агрессивности и членскому составу, отбираемому не из пролетарских гетто, «свободные синдикаты» напоминали тогдашние фашистские рабочие движения. Правда, у них так и не появилось единой связной идеологии.

Кульминация деятельности «свободных синдикатов» пришлась на 1920 г. Тогда было убито большинство террористов НКТ, из-за чего идеология НКТ, особенно в Барселоне, качнулась в сторону более умеренной. Также за счет НКТ начали расширяться реформистско-социалистические Всеобщие союзы трудящихся (ВСТ). В 1921 г. количество потерянных из-за забастовок трудодней снизилось и в последующие три года не превышало половины от уровня 1920 г. То были три последних года существования полупарламентского режима. Основными требованиями бастующих были зарплаты и улучшение условий труда, и из большинства противостояний победителем выходил работодатель (Payne, 1970: 44–61; Ben-Ami, 1983: 8-14, 34–40; Carmona, 1989: 467–468, 495–496; Martin, 1990: 226–230). Не будем забывать, что Барселона была развитым индустриальным городом, в котором по-прежнему уважалась легитимная государственная власть. Большинство рабочих осознавали всю бесполезность ведения против нее партизанских действий. Агрессивные формирования вроде «синдикатов» теперь оказывались без надобности и постепенно сошли на нет. Экономические трудности были преодолены, зарплаты стали расти. Парламент был раздроблен и коррумпирован, однако в его деятельности прослеживались признаки либерализма. В конце 1922 г. кабинет провозгласил курс на избирательную реформу, принудительный арбитраж и разделение прибыли в промышленности, реформу вооруженных сил и окончание марокканской войны. Казалось, что вот-вот в стране воцарится подлинная демократия.

Однако многие консерваторы всерьез забеспокоились. Против избирательной реформы выступали «касики», против мировой с рабочими — работодатели, даже военные чувствовали, что реформы идут вразрез с их интересами (Boyd, 1979: 276). Они прибегли к военной силе — в Мадрид вошли отряды Примо. Церковь в происходящем не участвовала, колебался и король, однако генералу оказали поддержку крупные капиталисты. Участников переворота ликованием встречала богато разодетая публика; поползли вверх котировки акций. Переворот имел преимущественно классовую подоплеку, при том что был совершен силами армии, преследовавшей собственные коллективные цели. Так две элиты, в руках которых было сосредоточено соответственно экономическое и военное влияние, загубили первые ростки демократии.

Некоторые исследователи считают, что классовый аспект в произошедшем был гораздо сильнее выражен и что переворот был абсолютно необходим для защиты классовых интересов. «Верхи осуществили революцию затем, чтобы ее не осуществили низы», — пишет Бен-Ами (Ben-Ami, 1983: 45–47, 77–87, 401). Гомес-Наварро (Gomez-Navarro, 1991: 487490) считает, что причиной расшатывания старого режима стала задержка в экономическом развитии, и «понадобился» более современный авторитарный режим на базе двух наиболее эффективных институтов: армии и госаппарата. Однако недостаток функциональноклассового объяснения причин путча Примо в том, что он произошел не при непосредственной угрозе революции, а в момент, когда буржуазные либералы успели предусмотрительно провозгласить реформы. Хотя правые и клялись, что только благодаря им страна до сих пор не сползла в хаос, беспорядки и забастовки в этот период действительно пошли на спад. Это не первый случай в межвоенной Европе, когда правые, движимые своего рода истерией, паникой, слишком рано начинали хвататься за оружие (Boyd, 1979: 116–140), испытывая «навязчивый страх революции» (Gonzalez Hernandez, 1990: 129). С этим согласен даже Бен-Ами (Ben-Ami, 1983: 8-14), который характеризует ситуацию, цитируя фельетон того времени: