Он роняет письмо. Нахлынувшее на него чувство облегчения настолько мощное и бурное, что его трясет, как в лихорадке. Очки запотевают от жара слез. С ними все будет хорошо. Они будут в безопасности – насколько это вообще возможно.
Эмиль делает глубокий вдох, собираясь заговорить, но потом передумывает. Через мгновение Антон снова слышит, как ручка царапает по бумаге, начиная новое письмо, рассказывая снова всю истории, тому, кто должен ее узнать. Он не против оставить Антона наедине с его печалью и радостью. Мужчины плачут – постоянно. Наши слезы – стеклышко компаса и стрелка, указывающая путь.
40
Когда наступает тот день – когда эсэсовцы наконец приезжают – громкий шум на улице заставляет Антона и отца Эмиля выйти. Звук отвлекает их от дневной молитвы у ног статуи девы Марии – не крики, а некое громкое изъявление неверия, инстинктивного отрицания. Когда Антон слышит их, приглушенные стенами церкви Святого Колумбана, то поднимается со скамьи для молитв. Отец Эмиль крестится, а затем тоже встает. Они смотрят друг на друга молча. Ни один из них не замечает в другом страха – лишь готовность встретить то, что им уготовано.
– Этот звук, – прислушивается Эмиль. – Кто-то приехал в деревню, кто-то чужой.
Антон кивает. Это может быть только СС.
– Явились за предателями. Пойдем поприветствуем их?
Далеко идти им не приходится. Как только они выходят из церкви Святого Колумбана, то видят приближающийся черный грузовик, его кузов закрыт спущенным черным брезентом. Грузовик останавливается в дорожной грязи напротив двери в церковь. Толпа местных жителей идет за ним пешком, выкрикивая протестующие слова, потрясая кулаками, хотя они, конечно, знают, как опасно это делать. Любая демонстрация сопротивления, неважно, сколь незначительная, может повлечь наказание.
Эмиль говорит Антону:
– Храни тебя Бог, друг мой.
Затем он выходит вперед, гордо подняв голову, навстречу своей судьбе. Его черное одеяние развевается, как крылья аиста. Антон спешит вслед за священником.
Как сжимается его горла от отчаяния и ненависти, когда офицер выходит из грузовика. С головы до ног в черном, длинное пальто почти доходит до отполированных вороных ботинок, эсэсовец кажется каким-то дьявольским двойником отца Эмиля, созданным словно в насмешку. Ростом он почти такой же, как Антон, но прищуренные в тени козырька глаза жестче, чем мог бы когда-либо быть взгляд Антона.