После бегства легких войск и занятия леса французами Угумон почти на всем протяжении битвы выдерживал сильное наступление и одолжен своим спасением крепости стен и глубине рва, более же всего необоримой храбрости тех, коим вверен был сей пост. Говорят, что во время атаки надсмотрщик или дворецкий сего замка выстрелил несколько раз с верха башни по англичанам, но его заметили и расстреляли. Я не могу ручаться за достоверность этого анекдота: он, мне кажется, противоречит духу бельгийцев, которые, как известно, были все против французов. Как бы то ни было, пост сей защищаем был с мужеством, равным неустрашимости нападавших; гарнизон производил сильный огонь в отверстия, сделанные в стенах сада и в заборе виноградника; французы действовали ужасно, но все их усилия были тщетны.

Несмотря на сие, Угумон, будучи некоторым образом отрезан, не мог сообщаться с прочей английской армией; французская кавалерия произвела сильный напор на правое крыло наше. Легкие войска, поставленные впереди английской линии, были опрокинуты, и иностранная кавалерия, долженствовавшая подкреплять их, отовсюду бросилась назад. Брауншвейгская черная пехота первая оказала неприятелю твердое сопротивление; она расположена была батальонным каре, как и большая часть английских сил в сей достопамятной битве, где каждый полк составлял особенное каре, почти непроницаемое для врага; ибо внутри его солдаты были построены в несколько рядов. Расстояния между каре достаточно было, чтобы поставить батальоны в линию, когда бы они получили приказание развернуться. Полки в их относительных постах можно сравнить с местами на шахматной доске. Итак, кавалерийский эскадрон не мог пройти между двумя каре без того, чтобы не подвергнуться с фронта страшному огню тех, кои находились по краям флангов. Несколько раз французы предпринимали сие, но всегда претерпевали одинаковую неудачу.

Впрочем, сей порядок сражения, представлявший столь удачное сцепление для отражения кавалерии, с виду казался неважным. Солдаты, построенные таким образом, занимали весьма малое пространство. Один отличный офицер, который назначен был со своим отрядом для подкрепления брауншвейгских солдат, признавался мне, что когда увидел яростное нападение французской кавалерии, коей быстрый напор и ужасный крик, казалось, колебали землю, ею попираемую, и потом обратил взоры свои на малые черные массы, отделенные одна от другой и подвергавшиеся бурному стремлению столь страшного потока, – он невольно усомнился в успехе битвы.

Но когда брауншвейгские войска открыли огонь со свойственным им хладнокровием, быстротой и меткостью, успех недолго казался сомнительным. Артиллерия, со своей стороны, столь же превосходная как по устройству, так и по быстроте движений, произвела над кавалерией ужасное действие и усеяла землю людьми и лошадьми. Сей отпор нимало не ослабил мужества французов, которые шли вперед, невзирая на страшный огонь, готовый поглотить все их ряды; и ежели атака конницы прекращалась на минуту, то только для того, чтобы дать место артиллерии, которая на расстоянии ста пятнадцати туазов производила в густых рядах наших ужасное поражение. «Первый выстрел из пушки, – сказал мне офицер, о котором я упоминал, – положил семь человек в каре, где я находился; другой был не столь губителен: он убил только трех».