И действительно, все предполагали, что Бонапарт сам будет управлять атакой; но он не показался в голове своей гвардии, на которую полагал всю надежду, – и тем самым обманул ожидание и друзей своих, и неприятелей.

Однако же императорская гвардия, собрав рассеянные пехотные и кавалерийские корпуса, кои еще выдерживали битву, гордо пошла на неприятеля. Но англичане успели воспользоваться уроном французов: правое крыло наше, находившееся под командой лорда Хилла, мало-помалу подавалось вперед при каждой их неудаче; наконец оно совершенно переменило свою позицию. Тогда наша артиллерия произвела столь сильный огонь, что голова французских колонн, стремившихся к наступлению, была уничтожена прежде, нежели они успели выйти на большую дорогу. Ярость французов была чрезвычайна: несмотря ни какие препятствия, они старались достигнуть холма, который защищал наших солдат от огня артиллерии, подкреплявшей атаку; но это было последнее их усилие. «Вперед!» – закричал герцог Веллингтон, находившийся с гвардейской бригадой, и англичане во мгновение ока взошли на холм и ударили в штыки.

Гвардейский корпус, представлявший до сих пор каре, вытянулся в линию, которая по глубокой предусмотрительности нашего вождя составлена была из четырех рядов вместо двух. Наступление было решительным. Наполеонова гвардия находилась в двадцати туазах от нашей; но ни один солдат его не противостал английским штыкам. Безнадежность на резерв привела французов во время отступления в замешательство. Это обстоятельство тотчас было замечено обоими генералами. Увидев торжественный марш пруссаков, ниспровергнувших все, что только противилось им на правом фланге, герцог приказал всем английским войскам построиться в линию и действовать наступательно.

Тогда вся линия, построенная в четыре ряда и подкрепляемая кавалерией и артиллерией, устремилась с вершины занимаемого ею возвышения на французов и обратила их в бегство. Стрелки императорской гвардии покусились было прикрыть отступление, но были вмиг изрублены английской кавалерией.

Бонапарт усмотрел несчастный конец сражения так же скоро, как и английский генерал, но совсем с другим чувством. Весь день он выказывал величайшее хладнокровие и неустрашимость: по временам хвалил дисциплину и храбрость некоторых английских корпусов и сожалел об их неизбежной гибели. Он даже равнодушно выслушивал донесения об успехах пруссаков на правом фланге, устремляя все свое внимание и полагая всю надежду на гвардию. Но когда он увидел, что она совершенно расстроилась, а кавалерия смешалась с пехотой, то обратился к своему адъютанту и сказал: «Они перемешались!» Вдруг лицо его покрылось смертной бледностью, взор сделался неподвижен; и он горько покачал головой. Вскоре за тем два корпуса английской кавалерии устремились на оба фланга, и так как пруссаки обошли уже правый фланг, то Бонапарт был в опасности попасть в плен. Тогда, произнеся роковое: «Спасайся кто может!» – он оставил несчастную армию, которая в сей самый день с такой неустрашимостью проливала за него кровь свою. Свита его, состоявшая из десяти или двенадцати человек, стремительно бросилась за ним, так что Бонапарт отложил всякое попечение в соединении своих войск и прикрытии их ретирады.