Я осторожно, как и всегда, забралась на диван рядом с тобой. Птица была небольшой, коричневой, ласточка или воробей, я не различала их. Она распростерлась на траве.

— Она мертвая? — спросила ты.

— Откуда мне знать?

— Может, нам проверить?

Мы вышли на улицу и обошли дом. Птица лежала ровно на том же месте, где и несколько минут назад. Я присела на корточки, присматриваясь, дышит ли она.

Без шансов.

— Нужно похоронить ее, — всхлипнула ты. — Не можем же мы оставить ее здесь.

— Почему? В природе постоянно кто-то умирает…

— Но это произошло по нашей вине. Возможно, птица услышала, как мы кричим, и поэтому врезалась в окно.

Я очень сомневалась, что птица нас слышала, но не хотела с тобой спорить.

— Где лопата? — спросила ты.

— Не знаю. — Я задумалась. — Погоди, — сказала я и побежала в дом.

Я взяла большую лопатку, которой мама смешивала ингредиенты в миске, и вынесла ее на улицу. На ней еще осталось тесто, но, может, это сгодится. Мы словно отправляли египетскую мумию в загробную жизнь вместе с едой, золотом и домашними питомцами.

Я выкопала ямку в шести дюймах от того места, где лежала птица. Мне не хотелось касаться ее — это пугало до чертиков, — поэтому я подтолкнула ее лопаткой.

— И что теперь? — спросила я, глядя на тебя.

— Нам нужно прочитать молитву, — сказала ты.

— Деве Марии? С чего ты решила, что птица — католичка?

— Мы можем спеть рождественскую песнь, — предложила ты. — Она не очень религиозная. Но красивая.

— Может, лучше скажем что-то хорошее о птицах?

Ты согласилась.