— Великие умы сходятся.

— Ага, — сказал он, но его голос звучал тихо и отстраненно.

Я попыталась вспомнить вкус его губ. Мне не нравилось притворяться, будто я помню, ведь на самом деле ощущения выцвели, словно роза, которую кладешь в словарь на странице с буквой «Q», в расчете, что сможешь вспомнить лето, но в декабре остаются лишь ломкие и сухие коричневые лепестки. Иногда ночью я шептала себе слова Адама, притворяясь, что это он говорит низким мягким голосом: «Я люблю тебя, Амелия. Ты для меня единственная». Потом я приоткрывала губы на самую малость, представляла, что он призрак, что он проникает в меня, я ощущаю его на языке, в желудке, единственное блюдо, способное наполнить меня.

— Как твоя нога?

— Очень болит, — признался Адам.

Я придвинула телефон ближе.

— Я по тебе очень скучаю. Здесь сумасшествие. Начался процесс, перед нашим домом была толпа журналистов. Мои родители невменяемые, клянусь…

— Амелия… — Это слово, словно шар, свалившийся с Эмпайр-стейт-билдинга. — Я хотел поговорить с тобой, потому что… э-э-э… мне кажется, ничего не выйдет. Эти отношения на расстоянии…

Под ребрами у меня кольнуло.

— Не надо.

— Что не надо?

— Не говори этого, — прошептала я.

— Я просто… я имею в виду, что, возможно, мы больше никогда не увидимся.

В мое сердце будто впился крючок и потянул меня на дно.

— Я могла бы приехать в гости, — сказала я дрожащим голосом.

— Да, и что потом? Будешь возить меня повсюду в инвалидном кресле? Будто бы ради благотворительности?

— Я бы никогда…

— Просто найди себе какого-нибудь футболиста… Вот чего хотят девчонки вроде тебя, да? А не парня, который врезается в чертов стол и ломает ногу надвое…

Теперь я плакала.

— Это не имеет значения…