Я зашла в кладовую за сапогами и пальто, а за спиной раздался голос мамы:
— Будь…
— Осторожна, — договорила я. — Знаю, знаю.
Был март, но все еще стоял холод, и от моего дыхания в воздух поднимались облачка забавных форм: одно как курица, другое — бегемот. Я осторожно пошла вниз по склону на задний двор. Снега уже не было, но земля все еще хрустела под сапогами. Будто кто-то скрипел зубами.
Амелия, скорее всего, гуляла в роще, ей нравилось рисовать березы, потому что, как она сказала, в них много трагедии, а что-то столь красивое не должно быстро умирать. Я сунула руки в карманы, а нос спрятала в шарф. С каждым шагом я думала о чем-то, что знаю:
Я замешкалась, подойдя к краю пруда. Камыши были почти одного со мной роста, и мне пришлось с трудом протолкнуться вперед, чтобы не запутаться руками или ногами. Впервые за много месяцев сейчас у меня не было перелома, и я планировала сохранить это неизменным.
Папа как-то раз рассказал историю о том, как он ехал в полицейском внедорожнике, когда понял, что все машины перед ним остановились. Он замедлил скорость и остановился, потом открыл дверь посмотреть, что произошло. Но как только он ступил на землю, то приземлился на спину. Черный лед: чудо, что он так удачно остановил машину.
На пруду лед был таким же — кристально чистым, — и я видела сквозь него водоросли и песок, как сквозь стекло. Я аккуратно встала на четвереньки и поползла вперед.
Мне никогда не разрешали выходить на лед, и, как с большинством запретов, я хотела лишь этого.
Так я бы не поранилась — двигалась очень медленно и не вставала. Спина изогнулась, как у кошки, взгляд устремился на поверхность. Куда уплывает рыба на зиму? Можно ее увидеть, если присмотреться?
Я переместила правое колено и правую руку. Левое колено и левую руку. Я тяжело дышала — не потому, что было тяжело, а потому — что так легко.
Вдруг поверхность пруда застонала, словно заплакали небеса. И вокруг меня лед превратился в паутину, а я застряла в центре, как насекомое.