— Тебе следовало сказать, что ты хочешь это услышать, — ответила Пайпер.

— Не следовало.

Я пыталась не думать о том, как мы с Пайпер вместе теснились на трибунах катка, читали частные объявления и пытались подобрать друг другу объявления о знакомстве. Мы вместе гуляли, толкая твою коляску, наполняя холодный воздух нашими разговорами, и три мили пролетали незаметно. Я пыталась не думать о том, что считала ее сестрой, которой у меня никогда не было, и что надеялась, будто вы с Амелией станете такими же близкими друг другу.

Я старалась не вспоминать, но помнила.

Внезапно дверь в туалет отворилась.

— Вот вы где, — вздохнула Марин. — Жюри присяжных вернулось.

Она вылетела за дверь, а Пайпер по-быстрому вымыла руки. На обратном пути в зал суда она шла следом за мной, хотя ее ноги были длиннее, и в итоге поравнялась с нами.

Когда мы зашли внутрь, бок о бок, дюжины объективов вспыхнули разом, и я уже не понимала, куда иду. Марин потянула меня вперед за руку. Показалось, что Пайпер шепнула мне «прощай».

Вошел судья, все сели.

— Мадам председатель, — сказал он, обращаясь к члену жюри. — Вы вынесли вердикт?

Женщина была невысокого роста, напоминая птичку с очками, которые увеличивали ее глаза.

— Да, Ваша честь. В деле О’Киф против Риис мы решаем в пользу истца.

Марин сказала мне, что семьдесят пять процентов дел о неправомерном рождении решают в сторону защиты. Я повернулась к ней, и она взяла меня за руку:

— Это ты, Шарлотта.

— И… — сказала председатель, — мы назначим возмещение ущерба в размере восьми миллионов долларов.

Я помню, как рухнула на стул, как взорвалась галерка. Мои пальцы онемели, я не знала, как дышать. Помню, как Шон и Амелия перебрались через заграждение и крепко обняли меня. Я слышала рев родителей детей с ограниченными возможностями, которые сидели в глубине зала во время слушания, и слова, которыми они называли меня. Я слышала, как Марин говорила репортеру, что это самая большая компенсация за неправомерное рождение в истории Нью-Гэмпшира и что сегодня свершилось правосудие. Я всматривалась в толпу, пытаясь разглядеть Пайпер, но она уже исчезла.

Сегодня, когда я отвезу тебя домой из больницы, я скажу, что все наконец закончилось. Я скажу, что теперь у тебя есть все, в чем ты нуждалась, до конца твоей жизни — и после того, как закончится моя. Я скажу, что выиграла это дело, что вердикт зачитали громко и отчетливо… хотя я не верила в это.

Если я выиграла дело, почему моя улыбка была натянутой, как барабан, а в груди так тесно?

Если я выиграла дело, почему такое чувство, что я проиграла?